— Мне просто хочется, чтобы ты знала, где оказалась, — завершил он. — Это не офис. Это страна. По классификации ООН она известна как Страна Клыков, и чтобы получить паспорт, нужно только одно: способность терпеть. Поздравляю. Сдается, ты будешь тут очень счастлива.
Наш разговор завершился, как и начался. Он встал, еще раз предложил мне шанс доносить на Локайера за выпивкой и вразвалочку вышел. Он стал продюсером, а мы — друзьями.
Его кабинет находился на пересечении света и тьмы, еще омываемый естественными лучами с Гудзона, но близко к тому месту, где начинался один из катакомбных центральных коридоров. Там было окно, выходящее на воду. Из него не видно было кратера на месте Всемирного Торгового Центра, и потому он мне нравился. Когда мы вернулись на двадцатый этаж, я все больше и больше времени проводила там. Это казалось таким естественным: вот сейчас я переступлю порог, а он жив. Наши кабинеты опустели приблизительно в одно время. Мне в голову пришла эгоистичная мысль: Иэн отказался от собственной жизни, чтобы отправиться на поиски моей. Милый Иэн. Ему следовало бы заправлять «Часом». Он воплощал лучшее, что было в программе.
Я подняла руку постучать. Помешкала. Справа и слева солнце лилось в окна соседних кабинетов, и весь коридор мерцал, словно окутанный ярким сияющим облаком.
Я постучала. Никто не ответил, но внутри скрипнул стул. Приложив к двери ухо, я прислушалась, но различила лишь монотонный шум. Голоса у меня в голове на мгновение смолкли, или я перестала обращать на них внимание. Если я войду в кабинет, возможно, мне будет больно… Вероятно, даже больнее, чем кажется сейчас. Что, если там не будет и следа человека, которого я знала и любила? Там ведь уже давно водворился другой продюсер. Я слышала ритмичное шипение генератора шума — такими обычно маскируют приватные разговоры. Иэн отнекивался, когда ему предлагали установить такой генератор, считал это смешным.
Я толкнула дверь. За столом сидел мужчина. Лицом к компьютеру. Спиной ко мне.
— Извините, — пробормотала я. — Я думала… я думала, тут никого нет.
— Лина! — Мужчина повернулся и встал.
От потрясения я будто окаменела. Он был одет в привычную крахмальную белую рубашку, агрессивный красный галстук, синий пиджак и подтяжки. Темно-русые волосы тщательно зачесаны назад. Какая радость видеть его здесь! При одном только взгляде на этого благожелательного задиру каждый в офисе улыбался. В его тщеславии не было жестокости. Вот в чем дело. Ямочка на подбородке не свидетельствовала о ложной чопорности, а скорее насмехалась над самой ее идеей. Я подшучивала, что она продукт провалившейся пластической операции, а он парировал, что своими большими глазами я обязана осеменению инопланетянами в правительственной лаборатории в Неваде.
И вот, пожалуйста, он здесь, развеваются полы пиджака.
— Ох, Иэн! — вырвалось у меня.
— Обними меня, Лина.
Только Иэн звал меня так. У меня возникло дурацкое чувство, что мои руки пройдут сквозь него, словно он из воздуха, но когда я его коснулась, он был материальным и плотным, и какое меня озарило счастье! Он повел меня к дивану, усадил.
— Ты отрастила кудри, — сказал он. — Не стану утверждать, что это плохо, но поражает. Ты всегда была наименее кудрявой в офисе. Такое отсутствие изгибов почти пугало.
— А ты сумасшедший, но все равно спасибо.
— Не за что. Так здорово тебя видеть. Тонкую Синюю Линию.
— Назвал бы меня ради разнообразия настоящим именем.
Тут он поморщился.
— Только не это. Следовало бы расстрелять твоих неверующих родителей за то, что так тебя назвали. И вообще в песне оно не так произносится. — И он напел, как делал это сотню раз раньше: «Эванджелин из Маритайм медленно сходит с ума».
Старая игра, мы играли в нее десяток пьяных вечеров в барах.
— Что сделано, то сделано, Иэн.
— Ты именно это сказала, убив подругу?
Его слова пронзили меня как нож. Мне хотелось ответить. Я начала заикаться.
— Ты… ты знаешь…
— Ну да. Но мы ушли от темы. От твоей новой кудрявости. Очень привлекательно. Очень сексуально. А как кудри нашему мастеру поварешек?
Его вопрос не был шуткой. Прозвучал шутливо, но таилась за ним серьезность. Как только я посерьезнела, он тоже изменился. Такой уж он человек.
— Плохо ему, Иэн.
Вздох — словно по вентиляционной шахте пронесся порыв ветра. Он обнял меня за плечи.
— Я видел, что они с ним сделали. Я тут был.
— Они? — Он глубоко меня задел. Иэн, этот бессмысленный плод моего воображения. — Он же пытался покончить жизнь самоубийством. Не говори гадостей.
Взглядом он дал мне понять, что я ошибаюсь.
— Они — такие же, как ты. Они забрали у него кровь, Лина. Но не убили его.
В голове у меня стало пусто.
— Кто?
— Твои друзья, — терпеливо ответил Иэн.
Я долгое время не отрываясь смотрела на призрака, но все-таки сказала наконец:
— Ты знаешь, что со мной случилось, Иэн?
— Я слышал, он зовет тебя Блудницей Вавилонской, точно старозаветный проповедник.
— Ты знаешь, что я сделала?
Лицо его стало печальным. И на мою ярость пролилось облегчение. Кто-то еще (пусть этот кто-то обитает лишь в моем воображении) знает, что со мной случилось.
Он коснулся пальцем своей груди.
— Это разбило мне сердце.
— Как мне больно, что тебя нет.
Иэн мягко улыбнулся.
— Но я же здесь.
Согнувшись пополам, я закрыла лицо руками. Я рыдала у него на плече. Он растирал мне шею. И заговорил неожиданно мягко:
— Когда при мне кто-то говорил, как ему хочется вырваться из наезженной колеи, из своей жизни, я никогда, по сути, не понимал. Мне, наоборот, хотелось погрузиться в нее глубже. Я никогда не искал выхода. Ни на минуту. Какая досада, что я мертв.
Боль вырвалась из меня почти криком.
— Но и ты тоже изменилась, Лина. Ты тоже умерла.
— Разве?
— Определенно. И не раз.
— Значит, я призрак.
— Черт, нет. Нечто много худшее.
— Что?! — воскликнула я. Я правда желала знать.
— Ты то, что раньше называли богиней — в самом страшном смысле этого слова.
Его слова глубоко проникли в меня, успокоили. В этом весь Иэн. У меня не было причин ему верить. Но я позволила себе верить, что он существует и наделен особой мудростью. Я села прямее, и он протянул мне носовой платок.
— Я кое-что должна у тебя спросить, Иэн.
Он кивнул, точно мы подошли к самой сути разговора.
