— Я знаю, что ты хочешь сделать, Йельден, но ты этого не сделаешь.
— Почему это, черт побери?
— Сколько раз мне еще повторять? Потому что ему полагается доходить до всего самостоятельно. В этом весь смысл его пребывания здесь.
— Ну да, но ведь Изабелла исчезла. И как он ее теперь обнаружит, если ее здесь нет? А?
В Йельдене росту было шесть футов. В Броксимоне — шесть дюймов. И все же оба каким-то образом практически одновременно почувствовали, как кто-то положил им на плечо ладонь. Они обернулись — в футе от них стоял Джон Фланнери. За ним огромная черно-белая собака, Люба. Она как-то чересчур внимательно рассматривала Броксимона.
— Джентльмены.
Руки Фланнери были скрещены на груди. Одна и та же мысль мелькнула у обоих: он же только что держал руку на моем плече. Но как, если у него руки скрещены? Фланнери увидел, что Хейден смотрит на них, и помахал ему. Хейден тоже помахал, не выпуская ложки, и вернулся к своему пудингу.
— Вы спорили о том, что сказать Саймону?
Что это за мужик такой? Откуда он знает, о чем они говорили? Никто из них никогда раньше его не видел. Но от него перло силой, как от раскаленного асфальта жаром, а в их краях это кое-что значило.
Однако Броксимона больше беспокоила догиня, чем Фланнери.
— А эта собака, она не опасна? Разве не полагается водить ее на поводке?
— Не опасна? Нет, Броксимон, она очень опасна. Стоит мне сказать ей словечко, и она тебя вмиг слопает. Она тупая, но очень послушная. Идеальная комбинация. — Ответив коротышке, Фланнери медленно оглядел второго сверху донизу, как будто тот был соблазнительной женщиной. — «Йельден Баттер в каше — солнце в небе пляшет». А от тебя попахивает, Йельден. Ты это знаешь? Если положить открытое масло в холодильник, оно впитает все запахи. Это с тобой и произошло — от тебя пахнет всем на свете. А это не очень здорово… И Хейдену вы не скажете ни слова, мистер Баттер. Понятно? Ни слова об Изабелле, и ни о чем другом тоже.
— Да кто вы такой?
Фланнери ухмыльнулся.
— А вот этого ты не хочешь знать. Понимаешь, о чем я?
— Да нет, хочу. Я очень хочу знать, кто вы такой, — сказал Йельден неприятным, вызывающим тоном.
Несмотря на хамский тон собеседника, Фланнери оживился, как будто услышал именно то, что хотел услышать.
— Ладно. Я — Король Парка.
Йельден подождал, не добавит ли тот что-нибудь. Потом хихикнул.
— Кто-кто?
— Я новый Король Парка. Понял? Знаешь, что это такое?
— Нет. А что, должен?
— Ну, если ты не знаешь, значит, ты тупее Любы, а это очень плохо, потому что она чертовски тупая. Ну ладно, ничего страшного. Броксимон, а ты знаешь, что это значит?
В знак полной капитуляции Брокс поднял обе руки ладонями наружу. Он не знал, что такое «Король Парка», и знать не хотел. Фланнери нарочно произнес это низким, шутливо-пугающим тоном, чтобы дать понять: с Королем Парка шутки плохи. Броксимон заговорил. Он был напуган, и слова выскакивали из него все быстрее и быстрее, пока наконец разобрать что-нибудь — не стало совсем невозможно.
— Нет, но это ничего. Я хочу сказать, мне до всего этого нет дела. Правда. Сам живи и другим не мешай. Короли, королевы, пешки… Мне все нравятся, знаете ли.
Фланнери медленно приложил указательный палец к губам, показывая Броксимону, что пора заткнуться. Тот так и сделал. Йельден бросил на труса уничтожающий взгляд. Броксимон увидел и одними губами ответил: «Съест меня».
— По-моему, Йельден, тебе нельзя доверять. А ведь доверие — основа любых отношений. Так что пришла тебе пора умереть.
— Да неужели? А умереть-то здесь нельзя, Король. Потому что это и есть смерть, к твоему сведению.
— Верно, только предметы и тут умирают, Йельден. А ты предмет. Так что никаких проблем. Смотри сюда. — Он поднес ко рту сложенные рупором ладони и прокричал Саймону, сидевшему футах в двадцати от них: — Эй, Саймон, масла больше нет, понял? Кончилось.
Хейден даже не оторвался от своего коричневого десерта. Он только кивнул и поднял ложечку, показывая, что слышал.
Йельден Баттер исчез. Броксимон так и не понял, как это случилось, но в одну секунду он еще был, а в следующую его не стало.
— Чччерт!
— Мальчиком Саймон Хейден каждое утро намазывал тост маслом «Йельден Баттер», так ему нравилась реклама по телевизору. Он настаивал, чтобы его мама покупала на рынке только такое масло. А когда он оставался один, то распевал эти рекламные куплеты. Но больше не будет. Теперь он помнит только маргарин: его мама клала его во все блюда, потому что где-то вычитала, будто маргарин гораздо полезнее. Так что масла «Йельден Баттер» больше не будет, — сказал Фланнери.
У Броксимона стал такой вид, как будто он вот-вот то ли наутек бросится, то ли описается.
— Так вы можете это сделать? Стереть его прижизненные воспоминания? Даже когда он мертв?
— Я же тебе говорю — я Король Парка.
— Черт.
— Ты это уже говорил. Как говорят русские: «На каждого сильного найдется и посильнее». Так что бай-бай, Йельден. Ну, пойдем, поболтаем с мистером Хейденом.
Он подобрал Броксимона и посадил его на спину своей собаке. Когда Фланнери направился к кафе, собака медленным скользящим шагом двинулась за ним. Окаменевший Броксимон только и мог, что чертыхаться себе под нос да судорожно хвататься за какой-нибудь клочок шерсти, чтобы не упасть.
* * *
Как обычно, Хитцель сидел на заднем сиденье автомобиля, пристально разглядывая двоих людей спереди. «Рейнджровер» стоял на опушке Венского леса у поворота на Кобенцель. Это место они особенно любили, потому что с него открывался замечательный вид на Вену и равнины за ней, простирающиеся до самой венгерской границы. Особенно они любили приехать сюда в ясный летний вечер, привезти с собой все для пикника, устроиться на холмистом лугу где-нибудь повыше, есть и болтать, глядя, как сумерки опускаются на город и далеко внизу загораются огни.
Сейчас оба притихли и глядели вперед. До этого Изабелла долго говорила. Она рассказала Винсенту о трех своих путешествиях в непонятную страну. Описала все, что она там видела и испытала. А самое главное, она рассказала ему о встрече с Броксимоном и Йельденом Баттером. О том, как Йельден назвал тот мир Страной Саймона Хейдена и сказал: для их сына важно, чтобы она увиделась с умершим Саймоном.
Когда она закончила, последовало напряженное молчание, столь редкое для них. Винсент развалился в пассажирском кресле, обхватив руками голову и уперев одну ногу в приборную доску. Всякий раз, когда они были вместе, Изабелла садилась за руль, так как ему нравилось смотреть, как она управляется с автомобилем.
Он повернулся к ней.
— А почему ты думала, что я тебе не поверю?
