— Разумеется, мы встретимся. Где ты? Я в парке с Любой.
Лени по-прежнему чуть не плакала, но в то же время по ее лицу расплывалась широкая улыбка. Она была рада услышать, что он именно там, где она и предполагала. Ей нравилось, что она не ошиблась на его счет. У нее возникло ощущение, что они настроены на одну волну.
— А где Люба? Ты газету читаешь?
— Она у моих ног, смотрит, как коккер-спаниель писает на куст, и да, я читаю газету. Неужели я настолько предсказуем? Какая тоска. Что стряслось, подружка? Голосок у тебя невеселый.
— У меня только что был какой-то странный ланч, и я не знаю, но было бы действительно очень здорово увидеться сегодня, если ты, конечно, не против.
— Нет, конечно не против. Хочешь прийти ко мне сюда или куда-нибудь еще?
«Я просто хочу с тобой трахнуться», — вот что ей хотелось сказать ему на самом деле, но она не решалась. С Фланнери Лени и так говорила и делала то, на что раньше не считала себя способной. Но эту фразу она не в состоянии была выговорить.
— Может, встретимся у тебя? Я сейчас в Первом районе. Возьму такси и буду у тебя через десять минут.
— А может, через часок? Я заскочу в пару мест по дороге, а потом встретимся у меня. Годится?
— Да — через час.
Облегченно выдохнув, она представила себе ключи от его квартиры, которые лежали во внутреннем кармане ее сумочки — их специальном домике. Хозяин квартиры оставил Джону два комплекта, когда тот въезжал. В первый же визит Лени, после того как они впервые переспали друг с другом, Джон отдал ей один комплект. И сказал: «Ну вот, теперь, если я потеряю мои ключи, ты придешь и впустишь меня своими». Иногда, наедине с собой, когда ей бывало грустно, Лени доставала из сумочки эти ключи и просто держала их на ладони. Теперь все было хорошо. Она захлопнула свой телефон и взялась за трость, прислоненную к ноге. Она пройдется по Кертнерштрассе, подышит воздухом, а потом поймает такси и поедет к его дому. Теперь все хорошо.
* * *
В ста футах от нее, в тени дверного проема, стоял Фланнери и наблюдал, как Лени медленно ковыляет прочь. Нажав кнопку отключения на голубом телефоне, он опустил его в карман. Не успев коснуться дна, тот зазвонил снова. Сегодня он пользовался популярностью. Снова вынув телефон, он ответил:
— Алло?
— Ты где?
Он ухмыльнулся, услышав этот требовательный голос. Эта не привыкла задавать вопросы, нет, она привыкла раздавать приказы, даже если они заканчиваются знаком вопроса.
— У тебя на языке. В твоих ушах.
Цыкнув от нетерпения, она оборвала его:
— Не валяй дурака. Где ты?
— Купаю буйвола.
Причудливость этого ответа на миг остановила даже ее.
— Что ты делаешь?
— Я в Калькутте, купаю водяного буйвола. Я стал джайнистом. Это один из наших ритуалов.
— Кем ты стал? — И она нетерпеливо провела рукой по длинным рыжим волосам.
— Джайнистом. Это такая религия. Основана на учении Махавиры, шестой век до нашей эры.
— Что ты, черт возьми, несешь?
Но теперь она хихикала, понимая, что он снова взял над ней верх. За это она его и любила. Она могла командовать кем угодно, но только не этим человеком. Она притворялась, будто злится на его выходки. На самом деле ей нравились его непредсказуемость и независимость от всех, в том числе и от нее.
— Ничего. Абсолютно ничего. Я на берегу Дуная, выгуливаю собаку. — Он говорил это, глядя, как пешеходы спешат по одной из оживленнейших улиц Вены. Дунай был в пяти милях.
— Давай сегодня встретимся. Умираю, до чего с тобой в постель хочется.
Он следил за хорошенькой женщиной, которая шла мимо, вертя безупречной попкой. Ее звали Урсула. На миг он задумался, стоит ли беспокоиться, чтобы войти в ее жизнь. Она любила небесно-голубой цвет и хорошо потрахаться в каком-нибудь необычном месте, например, на кухонном столе или на капоте автомобиля. Заглянуть в будущее Урсулы он не мог, зато знал все, что только можно было знать о ней сейчас.
— Эй, Ромео, ты меня слышишь? Хочешь со мной в постель или нет?
— Потише можно? Я тут как раз соображаю, получится ли сегодня встретиться, но я, похоже, не могу. У меня сегодня важная встреча в городе, которая может и затянуться. В противном случае я был бы счастлив хоть целый день снимать кожицу с виноградинок для вас, миссис Воэн. А как насчет завтра? Я принесу виагры, и у нас будет длиннннная вечеринка.
Он знал, что она согласится, но сначала минуту-другую попритворяется, будто думает. Потому что не хочет, чтобы он считал ее слишком доступной. Женщины такие предсказуемые.
— Может, пойдем в какой-нибудь отель? Обожаю встречаться с тобой в отелях. Так еще развратнее.
Он решил, что пора кончать разговор и идти искать Урсулу. И почему каждую вторую женщину в Австрии непременно зовут Урсулой? Кому вообще придет в голову назвать так свою дочь? До встречи с Лени оставалось еще около часа. Времени больше чем достаточно для того, чтобы забить стрелку с Уррррсулой. Уж слишком хороша задница, грех упускать. И, не задержавшись с ответом ни на мгновение, он произнес в телефон свою реплику голосом сексуальным, ликующим и добродушным одновременно:
— Флора Воэн, мы пойдем с тобой в любой отель, какой ты захочешь.
СКОРМИ МЕНЯ СВОЕЙ СЕСТРЕ
— Если я молчу, это еще не значит, что мне нечего сказать.
— Понимаю. Продолжишь, когда будешь готов.
— И это строго между нами.
— Конечно, между нами. Никаких проблем.
Саймон Хейден посмотрел на семнадцатую порцию шоколадного пудинга и резко оттолкнул ее прочь.
Броксимон вежливо ждал, когда Саймон продолжит, но тот молчал. Они сидели за одним столом с Волином Пойтером, Сибургом Разником, Тайри Мизой, Дьюри Гренко, Мескью Релл и Снеекабом. Точнее, за столом сидел Саймон, Броксимон расположился на ручке его кресла, а остальные сидели прямо на столе, потому что они были обыкновенными мухами. Однажды Саймон обедал с одной эксцентричной женщиной, которую хотел соблазнить, в ресторане на открытом воздухе и, чтобы позабавить ее, придумывал имя каждой мухе, которая садилась на их стол. Теперь эти мухи прилетели погостить.
— Ну и черт с ней! — сказала одна на мушином языке.
Но Саймон понял, ведь это была его смерть.
— Вот именно, — с искренним удовольствием ответила другая.
— Да кому она вообще нужна?
Хейден отмахнулся от этого утверждения ложкой.
— Проще сказать, чем сделать. Плюс ко всему, что я вообще могу сделать, если я умер и все такое.
