Массовая культура и пресса создали свой собственный образ вампира, в рамки которого уместится любой негодяй, хлебнувший чужой крови. Прекрасная иллюстрация тому — история Джона Хейга, который, спекулируя на всеобщем невежестве в том, что касается вампиров, добился того, что его окрестили «лондонским вампиром» только на том основании, что он пил кровь людей. Джон Хейг — обыкновенный маньяк, сумасшедший, но не вампир. Он пил кровь мертвых людей. Кроме того, читатель этой книги уже знает, что истинный вампир раздвоен и в то время, когда его физическое тело лежит в могиле, «астральное» выходит пить «астраль», но не кровь. То, что настоящий вампир пьет кровь — всеобщее заблуждение.
Случай с Джоном Хейгом весьма поучителен, это чудесный пример удавшейся мистификации, и, надо полагать, таких спекуляций возникнет еще немало; их надо пресекать, поскольку они вредны: они запутывают тех, кто не знаком с вампирологией, а таких, к сожалению, абсолютное большинство.
И вот она, истина, которая тем и страшнее любой выдумки, — вампиризм существует сегодня, в третьем тысячелетии. Самый махровый, самый мрачный вампиризм; никто не верит сегодня его жертвам, и тихий ужас, от которого ночью скребут ногтями по стенам, сводит с ума, и полная, полнейшая безысходность приканчивает беззащитную жертву раньше, чем завершит свое дело вампир.
«Видение» — полотно кисти Кларина — идеально передает атмосферу таинственности, с которой обычно связано в нашем сознании появление призраков.
Ситуация в наши дни намного страшнее, чем это было раньше: сегодня жертва, ко всему прочему, совершенно одинока в своем ужасе, ведь окружающие ее люди (сплошные атеисты и скептики) считают вампиров либо героями сказок, либо маньяками вроде обыкновенного живого преступника Джона Хейга; они верят во многое другое, но не в вампиров. Мало того, жертвы не знают, что имеют дело с вампиром; ни одна из жертв не произносит самого слова «вампир»; а то, что с ними происходит, кажется жертвам непостижимым, непонятным, лишенным всякого мысленного объяснения знамением с того света, в который не верит никто. Явление существует, но вампиризмом его не называют.
Вот одна из историй наших дней, доподлинность которой проверена мною лично. Произошла она с людьми, хорошо известными мне; исходя из понятных соображений, я не стану называть фамилий. Со многими в этой семье случались вещи странные и необъяснимые, о которых предпочитали не вспоминать.
Еще до войны, в тридцатых годах, девушка из этой семьи, которая жила в деревне Гряда Сенненского района Витебской области, вышла замуж. Вскоре у нее родилась дочь. А затем случилось ужасное: умер муж — скоропостижно, за несколько дней. Его похоронили, а молодая мать осталась одна с грудным ребенком на руках. Прошел год. Однажды она прибежала к своим родственникам взволнованная и напуганная: она рассказывала, что к ней приходил покойный супруг, просил поесть, и она ему накрыла на стол. Ей, естественно, никто не поверил. На другой день она рассказала, что он приходил снова, и на этот раз взял ребенка, как-то странно играл с; ним, сдавливая его в объятиях; ребенок кричал со страху, и она пыталась его вырвать у мужа, но тот схватил ее за руку и отбросил в угол комнаты. Она показала свою руку, которая сильно опухла, и опухоль эта не сошла до самой ее смерти. Ей опять не верили. По ее словам, покойный муж продолжал приходить к ней каждую ночь. Через несколько дней ребенок умер. А вскоре умерла и она сама.
История имела свое продолжение. У этой вдовы была племянница. Через 20 лет после этих трагических событий племянница родила сына и лежала в одном из родильных домов Витебска. Ее палата находилась на первом этаже, окном во двор. Племянница чуть не сошла с ума, когда увидела ночью стоящую перед окном у дерева свою покойную тетю. Та была закутана во что-то белое, тянула руки и тягостно просила отдать ей новорожденного. Племянница, чуть живая от страха, так прижимала к себе сына, что у ребенка на голове на всю жизнь осталось родимое пятно в виде отпечатка пяти пальцев материнской руки. Племяннице, конечно, врачи не верили. Покойная тетя приходила в течение нескольких дней, но ребенка забрать так и не смогла.
Двадцать пять лет спустя к дочери племянницы несколько раз являлась умершая за 5 лет до этого бабушка — сестра той самой молодой вдовы, с которой начиналась история.
Вот вкратце то, что сообщили мне. Возможно, происходило в этой семье и многое другое, о чем мне узнать не удалось. Должен сказать, что вспоминать о таких событиях не желают; то, что я передал здесь, лишено особых подробностей, но поверьте мне, что подробности эти настолько страшны, что воспоминание о них болезненно очевидцам, а нам знать их необязательно. Важно другое: очевидцы ни разу не упоминают слово «вампир», поскольку о явлении вампиризма нигде не читали и ничего о нем не знают. А между тем, все, происходившее с ними, имеет явно выраженные признаки опаснейшего вампиризма. И то, что вампиризм опасен, нужно помнить всегда; любые попытки поставить опыты с вампирами сопряжены с таким же риском, которому подвергается ученый, исследующий смертельно заразную болезнь.
Многие старые бабки в беларуских деревнях рассказывали мне, что до войны по деревням прошла буквально целая эпидемия вампиризма (само слово «вампир» не употреблялось; в некоторых деревнях, правда, кое-кто называл таких мертвецов упырями). Истории эти совершенно схожи с теми, которые излагают Кальме и другие авторы вампирологических исследований. Умирал человек, его хоронили, проходило несколько лет, он являлся своим близким и «пил у них кровь». Бабки рассказывали, что могилы подобных мертвецов раскапывали и находили там неразлагающийся труп, полный свежей крови. Ему вбивали в грудь кол, а затем тело жгли. После этого вампир больше не появлялся. Такие случаи происходили повсюду; милиция старалась не вмешиваться в эти дела, но чаще всего она о них вообще не знала. Очевидцы называли фамилии тех, чьи тела были эксгумированы и подвергнуты казни; показывали могилы. И опять хочу подчеркнуть тот факт, что в глухих беларуских деревнях в эпоху Сталина и коллективизации никто не только не слышал самого слова «вампирология» или имен Кальме и Свитена (за одно чтение их трудов — которые, кстати не переводились на русский язык — могли бы, пожалуй, расстрелять), но даже книг никто не читал, и мысли у всех были одни: как бы не сдохнуть с голоду. И если вся деревня, бросив работу, шла откапывать мертвеца и вбивать в него кол, то для этого были серьезные основания.
Очевидцы из других мест рассказали мне одну замечательную историю, происшедшую в те годы.
В одной из деревень, находившейся в польской Западной Белоруссии, жил молодой человек по имени Стефан. Деревенские считали его ученым, так как он сумел где-то выучиться и получил хорошее образование; работал он агрономом. Этот Стефан стремился овладеть высшим знанием, чтобы управлять людьми, их жизнью и смертью и прочими подобными вещами; в общем, надо полагать, он был честолюбив и страстно жаждал власти — власти особой, той, которую дает мрачный оккультизм и магия. Всю свою жизнь Стефан копил деньги на то, чтобы купить книгу Черной Магии, а стоила она немало. Копил он злотые при поляках; когда пришли фашисты, он копил марки.
