Если они поссорятся, Душка станет одинокой. «Так-то оно так, — возразила Душка, — но если он собирается вести себя так гадко, опуская меня, так на какой черт он вообще мне сдался? Лучше уж я побуду одинокой!»
Она продолжала смотреть на него, вкладывая в яркость своих голубых глаз всю силу собственного «нет!».
Казалось, сейчас он растопчет ее.
«Он ведь и вправду растопчет тебя, — испуганно заголосил внутри голосок тихой и славной девочки. — Лучше уж посиди еще. В конце концов, он ведь Взрослый. А Взрослых надо слушаться!»
«Ага, сейчас, — сказала Душка голоску. — И насчет крутых переломов — это мы еще посмотрим, кто кого!»
Он вдруг изменился, так же внезапно, как и раньше.
Сейчас он уже перестал быть властительным и жестоким, не терпящим возражений.
Сейчас перед Душкой сидел просто одинокий и постаревший мужчина с опущенными плечами. Движения рук стали хаотичными, а взгляд был направлен мимо Душки.
— Я всегда буду один, — бормотал он. — Никому я не нужен, вот в чем моя беда. Я становлюсь нужен только тогда, когда возникают дурацкие проблемы, которые нужно решить, когда надо ПОЛУЧИТЬ нечто.
Душке стало жаль его, и в то же время он продолжал действовать ей на нервы.
— Да что это вы говорите так, будто вы Господь Бог? — усмехнулась она. — А вот бабушка говорит, это великий грех — считать себя равным Богу.
Выпалив это, она сначала удивилась своей смелости, а потом прикусила язык, потому что он поднял глаза и в глубине их Душка не нашла ни гнева, ни ярости — только усталость и печаль. «Что это я, — подумала она. — Он же просто несчастный человек, а я нападаю на него, как на врага!»
— Ты очень умная девочка, — усмехнулся он. — Но проблема в том, что я не только не считаю себя Богом, но даже и не хочу Им быть, тем более казаться. Мнение людей — тем паче их восхищение, или поклонение, или, напротив, ненависть — меня совершенно не занимает. Я слишком… Но стоп! Пока ты еще не сможешь понять меня. Потом. Потом мы с тобой вернемся к этому, ладно?
Она пожала плечами. Сейчас ей хотелось только одного — уйти отсюда домой. Она вдруг страшно заскучала по Павлику, по их книжкам — о, если бы найти тот шкаф, через который можно попасть в Нарнию!
Все вокруг страшно раздражало ее, особенно стало раздражать то, что отделяло ее от братишки.
«Оказывается, я без тебя не могу жить, Павлик, — улыбнулась она. — Мы все переменим с сегодняшнего дня. Я стану тратить на тебя все время — наверное, потому, что только ты понимаешь меня как надо, братишка!»
— Ну что ж, теперь пора. — Юлиан поднялся. — Ты не возражаешь, если я немного провожу тебя? На улице уже темно и страшно.
Ей совсем не хотелось этого. Но он сказал это УБЕДИТЕЛЬНО. Попытавшись найти повод для отказа, Душка поняла, что, во-первых, возразить ему совершенно нечем, а во-вторых…
Во-вторых, говоря словами Лиса из «Маленького принца», мы ведь в ответе за тех, кого приручили, не так ли?
«Значит, пойдем, Лис», — вздохнула она. Он почти и не скрывал своего мастерства проникновения в чужие мысли, потому едва заметная улыбка тронула его губы.
— Только надо быстрее, — сказала Душка. — Чтобы родители не сильно ругались… А то мне и так обеспечена хорошая головомойка.
— Ну, я думаю, что смогу договориться с твоими родителями, — рассмеялся он, надевая плащ. — Они не будут тебя ругать. Ни сегодня, ни вообще никогда…
— Интересно, почему? На них снизойдет особая Божья благодать?
Он словно не услышал вопроса, выходя на улицу и на ходу застегивая плащ. Но Душка вновь обратила внимание, как едва заметно он морщится и у него дергается щека, когда она говорит о Боге или просто упоминает о Нем.
«Странно все-таки, — подумала она. — Очень странно…»
* * *
Павлик плохо помнил, как он очутился в парке. Но теперь ему было еще страшнее. Дорога сияла огнями за стеной деревьев, маня его к себе.
Он решительно направился туда — там было светло. Там не было теней и призраков. Сейчас он дойдет туда, попросит какую-нибудь машину подкинуть его до маминой больницы, и все будет в порядке.
Чтобы не смотреть по сторонам, он зажмурился и теперь шел наугад, свято веря в то, что неувиденное не может быть страшным.
Что-то мягкое, похожее на потную и толстую руку, коснулось его лица.
— Куда ты? — прошелестел над ухом вкрадчивый голос.
Малыш распахнул глаза.
Перед ним стояли три фигуры. Они были похожи на статуэтки. Те самые, из бабушкиной коллекции. Толстячок, который сейчас смеялся над ним.
Женщина со Змеей.
За их спинами он видел и Третьего, как он догадался, самого Главного. Этот молчал, скрестив на груди руки, и смотрел на Павлика черными дырками глаз.
Женщина плавным движением опустила Змею на землю. Змея ощерила пасть и зашипела.
Павлик зажмурился, надеясь, что сейчас наваждение пройдет. Они исчезнут.
Он вспомнил даже, как отец, когда Павлик рассказал ему, что боится ночных деревьев, потому что они кажутся злыми оборотнями, сначала нахмурился, проворчав по привычке «меньше бы ты читал дурацкие книги», но потом рассказал ему, что в детстве у его родителей была дача в поселке Молочка…
— Смешное название, — невольно рассмеялась тогда Душка. — Сразу видишь такую пасторальную картинку… Коров и молочниц в белых накрахмаленных чепчиках…
— На самом деле там были только коровы, а вот молочницы обходились без чепчиков. А еще там был огромный овраг. Чтобы добраться до дачи, приходилось всегда проходить мимо него. Тропинка там была узкая, и мне казалось, что сейчас оттуда покажутся чьи-то руки, и эти руки обнимут меня, а потом… Я окажусь на самом дне. Даже деревья там шелестели особенно. Как будто нашептывали мне страхи.
— Может, и в самом деле — нашептывали их… Деревья иногда это делают.
— А мне кажется, иногда они просто пытаются предупредить о чем-то, — задумчиво сказал Павлик. — Но наверное, у них просто разные характеры.
— Ночью я их почему-то всегда боюсь, — призналась она. — Не знаю почему. Но мне кажется, ночью они становятся духами. Перестают быть обычными деревьями и становятся… оборотнями.
Павлику тоже казалось, что деревья эти становятся оборотнями, но он тогда промолчал. Такие моменты, когда все они собирались и о чем-то разговаривали, теперь были так редки, что он боялся даже вздохнуть, чтобы не спугнуть это.
Но сейчас снова казалось, что деревья настроены враждебно к нему, и в их шелесте он слышал: «ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАК У ВАС ВСЕ БУДЕТ ХОРОШШО», и ему снова хотелось открыть глаза, но он знал, ЧТО он увидит.
— Это только деревья, — сказал он себе. — Деревья и разыгравшееся воображение…
