И дело было не в том, что теперь в его компьютере подобно вирусу поселилась эта странная особа, которая пишет ужасные вещи. И не в том, что его квартира сейчас кажется ему пустой и лишенной дыхания.
Ему просто нравится смотреть на это лицо, вот в чем дело.
Она уже покусывала от нетерпения губы, а он улыбается и говорит ей успокоительные глупости…
— А если ей звонит этот придурок?
— Какой?
— Ее парень… Бравин. Знаешь, он просто из породы пиявок, этот Бравин!
— Пиявки иногда полезны для здоровья…
— Тогда как клоп… Клопы, надеюсь, не полезны?
Он рассмеялся:
— Пет, клопы вроде нет…
— Тогда он клон. Он впивается в нее, изводит, терроризирует ее, потом находит другую и на время исчезает. А потом все снова… — Она вздохнула. — Обычно он исчезает на месяц. Дает ей отдохнуть. Но через месяц возвращается… Господи, неужели он раньше решил?
— Она же не маленькая девочка, разберется…
— Шерри? Да она же ребенок. Ей кажется, что одинокая женщина — это позорище.
— Да никакое не позорище, — сказал Дима. — Сейчас все наоборот.
— В ее окружении совсем даже не наоборот, — вздохнула Тоня. — О боже, скорей бы она уже, а?
Она даже вскочила со стула, подошла к двери и вернулась.
— Она смеется… Или это на самом деле Бравин и он ей уже навешал на уши лапши, или…
Дверь открылась. Тоня сразу выпрямилась, придав лицу безмятежное выражение.
Шерри стояла на пороге совершенно изменившаяся. Дима даже удивился, что так может измениться человек за столь короткий промежуток времени. Шеррины глаза сияли. Подбородок был слегка вздернут. И в самой Шерриной фигурке появилась плавная легкость и еще что-то неуловимое, точно Шерри и не шла, а танцевала.
Она молча подошла к Тоне и поцеловала ее.
Потом вдруг рассмеялась и закружилась по комнате. Как бабочка.
— Та-а-а-ак, — протянула Тоня. — Бравин, да?
Шерри ничего не ответила, только улыбнулась, продолжая выделывать свои танцевальные па, и Дима отметил, что она грациозна…
— Шерри!
— Да?
— Это был Бравин?
— Не-а…
Она увеличила громкость, закружилась по комнате, подпевая: «И мы с тобой попали на прицел… Я же своей рукою сердце твое прикрою… Можешь лететь и не бояться больше ничего…»
Слова были печальные, Диме они казались зловещими немного, не оставляющими надежды, потому что луна на небе ухмылялась, прямо как Вера Анатольевна или Лора, внимательно следя за собственным порядком на земле, где ни Дима, ни Тоня, ни Шерри не имели права вот так беспечно кружиться по комнате в счастливом танце. Но Шерри, казалось, не желала слышать дурных пророчеств. Она была похожа на птичку, летящую под облаками. Этой птичке сейчас было не до спрятавшихся в зарослях камыша охотников. Слишком ей было хорошо под лучами солнца. И — к чему думать о луне, когда солнце так близко?
— А кто? Почему ты теперь скачешь по комнате, как слон?
Она рассмеялась, даже не обидевшись на такое нелестное сравнение.
— А слоны скачут по комнате? — лукаво переспросила она.
— Когда сходят с ума, — мрачно сообщила Тоня. — Если это не Бравин довел тебя до экстатического состояния, то кто?
Шерри наконец остановилась, сделала глубокий реверанс и села за стол.
— Принц, — сообщила она. — Самый настоящий Принц. Как и положено Принцу, прекрасный. Па белом коне… Все как обещано. Мы будем счастливы теперь и навсегда… В течение…
И тут она закусила губу, и личико ее стало мрачным. Словно луне удалось дотронуться до ее щеки холодной рукой. Но тут же она взмахнула рукой и налила себе вина, не дожидаясь Димы. Выпила залпом, как водку, и мрачно закончила мысль:
— В течение двух дней… Строгий лимит счастья ведь только обостряет его восприятие, разве нет?
И — заплакала…
Тоня испугалась. Как ребенок, подумалось ей.
— Шурка, ты чего?
Она вскочила, подошла к ней и обняла за хрупкие плечи. «У нее и плечики как у Пашки, острые…»
— Шурка, кончай… Мы твоего Бравина сюда не пустим! Не бойся…
Дима смотрел на них и улыбался слегка — как будто понимал то, что Тоне оставалось пока непонятным. Тоня даже рассердилась на него — разве он не видит, что человеку плохо? Сидит себе и улыбается… Все-таки они высокомерные люди, эти, из богемы-то.
— Шур, ну не плачь. Пожалуйста! То как слон скачешь, то рыдать начинаешь. Что с тобой?
А подружка подняла на нее такие счастливые глаза, что Тоня этого огромного счастья — испугалась еще больше, чем слез.
— Тонь, я дура, да?
Тоня хотела сказать — ага, дура, еще какая. Влюбчивая. И глупая.
Но смутилась. И тоже почему-то шепотом ответила:
— Нет, ты как мой Пашка. Ребенок. И — я хочу знать, что происходит.
— Она просто боится войти в дверь, — сказал Дима. — Как ты не понимаешь?
— Я и тебя сейчас не понимаю, — нахмурилась Тоня. — В какую дверь?
— В открытую. Сейчас перед ней открылась тайная дверь.
Он встал и подошел к окну. Тоня невольно задохнулась от странного чувства — этот человек у окна, кажущийся при слабом освещении только тенью, — он будет принадлежать ей, да? Даже Шерри отошла на задний план, потому что — эти длинные ресницы, эта полуулыбка на его губах, все это — о, как ей хотелось забрать это себе, спрятать, завладеть этим всем богатством!
— Человек идет в темноте и начинает к этому привыкать, — говорил он. — Настолько привыкает, что уже начинает чувствовать себя счастливым даже. И не мыслит уже себя в другом мире. Тем более, что этот туннель, эта темная дорога кажется бесконечной. И вдруг он видит эту дверь. Он понимает, что ее надо открыть. Оттуда же просачиваются лучи света. И его жизнь, она непременно изменится, когда он эту дверь откроет. Но — вот в чем дело… Даже зная, что все изменится к лучшему, хотя бы потому, что он узнает, как выглядит солнце, он боится. И еще он боится того, что, открывшись на минуту, эта дверь захлопнется. Он, узнавший, как выглядит свет, снова останется в темноте. Но — теперь темнота станет мучительной.
Они обе слушали его как завороженные. Особенно Шерри. Стараясь не дышать, она впитывала каждое его слово. «Это ведь именно так. Это то, чего я больше всего боюсь. Почувствовать его рядом — и снова оказаться потом в темноте Бравина. Но что же делать?»
— Что делать? — вырвалось у нее отчаянно, криком.
Она и сама испугалась собственных эмоций.
— Я… я все это понимаю, — сказала она уже тихо. — Но — что делать?
