И Иосиф отвел сына в сторону и отчитал его, говоря: „Почему ты так поступаешь? Эти люди страдают, они ненавидят и преследуют нас“. И Иисус ответил: „Я знаю, что слова, которые ты произносишь, не твои. Однако я буду молчать ради тебя. Но их не минет возмездие“. И в тот же миг все те, кто обвинял его, ослепли».
Иезуит ничего не понимал… Иисус боялся смерти, но в детстве был жесток, как Антихрист… Как такое может совмещаться в одном человеке? Был ли Иисус воплощением зла? Клоистер уже мог поверить во что угодно. Возможно, он начинал понимать что-то, что приведет его к долгожданной истине. Но нет, Иисус не мог быть противоположностью того, во что Альберт всегда верил…
Если он хотел узнать истину, ему следовало освободить свой разум. Приблизиться к краю бездны и заглянуть в нее. И он знал, что никакая бездна не в силах остановить его. Загадка, над которой бился Альберт Клоистер, была более запутанной, чем мифический гордиев узел. Но Александр Великий доказал, что любой узел можно разрубить.
— Разрубить! Разрубить его! Но как?!.
Безумный смерч, бушевавший в его голове, выплеснулся наружу. Он вновь перечитал тексты Никодима и Фомы… Иисус боялся умереть на кресте и в детстве вел себя как обычный смертный. Страх, опять страх. Зло — порождение страха. Надменность, зависть, тщеславие… Все то, что побудило Люцифера восстать против Бога. Восстать против Бога…
Внезапно иезуит вспомнил о докторе Барретт. Что прошептал Дэниел во время обряда? Лукавый предпочитал говорить загадками.
Он должен отыскать Одри во что бы то ни стало. Она обладала тем, что может прояснить, почему обряд экзорцизма не состоялся. Истиной, изреченной шепотом.
Скорее всего она недопонимала свою истинную роль в пьесе, слишком ужасной, чтобы быть правдой. Игра вступила в заключительную фазу. Существо пообещало иезуиту, что он не обретет свободы, узнав истину. Но Альберт созрел для того, чтобы понимать и верить.
33
Фишерс-Айленд
Джозеф заметил проблеск между деревьями. Это был дом писателя Энтони Максвелла. Подойдя поближе, он увидел, что входная дверь распахнута, и на душе стало еще тревожнее. Никто не оставлял двери нараспашку, даже в такой дыре, как Фишерс-Айленд. Он припарковался у пристройки, задев цветочные горшки, украшавшие основание лестницы, вышел из машины и бросился к входу.
— Боже мой!..
Весь день Джозеф, не переставая, думал, что же случилось с Одри, но то, что он увидел, превзошло худшие ожидания. Кровь была повсюду. По белой плитке пола тянулись две дорожки кровавых следов — от ботинок женщины и босых ног ребенка.
— Какого дьявола… Что здесь произошло? — прошептал он, входя в дом.
Следы привели его к подвалу. Дверной замок был вырван с мясом. Осторожно, почти на цыпочках, он приблизился к лестнице. Сердце бешено колотилось. Струя ледяного воздуха, проникая с улицы, превращала его дыхание в пар. Он услышал шум, доносившийся из подвала. Казалось, будто кто-то пытается позвать на помощь с зажатым ртом. Ступенька под ногой предательски скрипнула, и шум тут же смолк. Джозеф вдохнул затхлый воздух и поморщился: повсюду в подвале распространялось ужасное зловоние. Лишь оказавшись внизу, он обнаружил источник этого зловония.
Джозеф хотел закричать, но не смог. Он хватал губами воздух, как рыба, выброшенная на песок… Если у страха было лицо, то сейчас он увидел его. Пятеро детей смотрели на него безумными глазами — если эти изможденные, почти бесплотные существа можно назвать детьми. В их глазах плескалось безграничное страдание.
— О боже, боже мой! — как заведенный повторял пожарный.
Если этот подвал существовал, то Бога нет. Дети не могли позвать на помощь: их рты были предусмотрительно зашиты грубой нитью. Никто и никогда не мог назвать Джозефа Нолана слабаком, но от увиденного у него подкосились ноги, и в поисках опоры он схватился за первое, что попалось ему под руку. Раздался щелчок, и заиграла радостная детская музыка. Лица детей, словно по команде, приникли к железным прутьям клетки. Они смотрели на Джозефа. Дрожащими пальцами он шарил в темноте, пытаясь выключить эту чертову шарманку, но она продолжала играть и играть.
— Твою мать!
Магнитофон ударился о стену и разлетелся на куски.
Джозеф выбежал из подвала, и его вырвало. Отдышавшись, он набрал 911 и срывающимся голосом попытался объяснить дежурному, что он обнаружил в доме писателя Энтони Максвелла, но еще до этого успел заметить, как на пороге дома возникла странная маленькая фигура. Ребенок двигался медленно, сгибаясь почти до земли: каждый шаг причинял ему страшную боль. Годы заточения в тесной клетке превратили его в ходячую тень. Но он вернулся в дом, чтобы найти тетрадь с рисунками. Он гордился своими рисунками и мечтал, что однажды покажет их своей матери. Преодолев последнюю ступеньку, отделявшую дом от земли, он застонал, но его стон был едва слышен: толстая нить не давала ему открыть рот.
Мальчик сделал шаг и, прихрамывая, побежал к той, что освободила его из этого страшного подземелья. Она лежала неподалеку, в густой траве, раскинув руки. С каждым вздохом из ее груди, отвратительно булькая, хлестала кровь. Но Одри не чувствовала боли. На лице застыла безмятежная улыбка. Ее мальчик, ее Юджин снова с ней, и, значит, все хорошо. Одри повернула голову к сыну, и в глазах заблестели слезы. Проклятая нить. Она не могла вырвать ее, даже если бы захотела. Воистину человеческая злоба безгранична. И Юджин знал это лучше, чем кто бы то ни было.
Одри увидела, что он протягивает ей тетрадь. Ее страницы пестрели рисунками. При свете полной луны она даже смогла разглядеть некоторые из них.
— Они… прекрасны… Юджин.
Слова Одри утонули в предсмертных хрипах. Но в этот момент она заметила, что в потерянных глазах сына мелькнула улыбка. Все будет хорошо. Юджин поправится. Когда-нибудь он снова сможет говорить и смеяться. Нечеловеческим усилием Одри разжала губы и улыбнулась ему в ответ.
— Шкаф… — сказала она. — Твои… подарки… в… шкафу.
Конечно, мальчик не понял, о чем говорит ему мать. Он даже не мог представить, что дома его ждет шкаф, полный подарков. За все праздники, за все дни рождения, которые Максвелл отнял у него. Юджин протянул ей свою тетрадь, которую он хранил все эти годы для нее.
Одри не услышала шум, который привлек внимание Юджина. Его худенькое тельце напряглось, как будто в ожидании удара.
— Одри! Одри, ты?!
Пожарный разглядел только темный силуэт, но он уже знал: это женщина, которую он искал. И подойдя поближе, Джозеф увидел, что Одри была не одна. Возле нее на коленях стоял мальчик. Как и у других пленников подвала, у него был зашит рот. Но пожарный не ужаснулся, увидев его. На него горячей волной нахлынула нежность.
— Это… мой… сын… Юджин — прошептала Одри.
Джозеф опустился рядом с ней. По разорванной блузке Одри расплывались красные пятна. Она была тяжело ранена…
