Воришка застыл спиной к пустоте, зажав кейс между ног, и весело
улыбался, кажется, очень довольный собой. Только бы не скинул кейс вниз ноутбук
разобьется. Да и сам бы не свалился, кретин несчастный.
Николас опасливо заглянул за кромку. Здание было хоть и
двухэтажное, но старой, размашистой постройки, так что лететь донизу было
добрых футов сорок. И переломами не отделаешься: из-за ремонта весь двор,
вплотную к самым стенам архива, был заставлен стройматериалами, завален
каким-то металлическим хламом, железноребрыми мусорными контейнерами.
Грохнешься верная смерть.
Заряд активности у психа, кажется, иссяк. Он стоял смирно,
глядя на Николаса все с той же добродушной улыбкой.
Фандорин посмотрел на него сверху вниз, медленно показал на
кейс:
– Если не возражаете, я возьму. Договорились? Мы так славно
с вами побегали. Идемте обратно.
– «Отчего люди не летают, как птицы?» – спросил вдруг
клетчатый и пояснил. – Драматург Островский.
Николас удивился:
– Что, простите?
– Птичку жалко, – плаксиво сморщил физиономию безумец.
Откуда он знает про птичку из стишка? – еще больше изумился
Фандорин. А очкарик внезапно схватил его одной рукой за брючный ремень, другой
за пиджак и без малейшего напряжения перекинул двухметрового магистра истории
через голову – вниз, навстречу острым бетонным углам и зазубренному ржавому
железу.
Приложение:
Лимерик, сочиненный Н.Фандориным в Центральном архиве
старинных документов в минуты волнения 14 июня около полудня:
Жених, ошалевший от счастья,
Вскричал: «Налобзаюся всласть я!»
Стал он шлепать невесту
По мягкому месту
И сломал себе оба запястья.
Глава 4
Самый большой деревянный город мира.
Столица великого азиатского королевства поначалу увилась
Корнелиусу фон Дорну крохотной золотой искоркой на горизонте. . – Смотрите,
господин капитан, – показал купеческий старшина Вильям Майер. – Это купол
кремлевской колокольни, именуемой Большой Иоганн. Там, под ней, и сидит царь
московитов. Еще три-четыре часа, и мы достигнем городских ворот.
С караваном датских и английских негоциантов Корнелиус ехал
от самого Пскова. Из-за тяжелых повозок с товаром движение было нескорое, зато
безопасное, а кроме того от попутчиков, большинство из которых путешествовали
по России не впервые, удалось получить немало ценных сведений о таинственной,
полусказочной стране, в которой капитану, согласно подписанному договору,
предстояло прожить целых четыре года.
Купцы были люди степенные, всякое повидавшие и ко всему
привычные. От жадных русских губернаторов и магистратов откупались малой мздой,
лишнего не платили, а опасные леса и пустоши, где poschaliwali (это слово
означало «немного разбойничали»), объезжали стороной. На крайний же случай,
если уберечься от встречи с лихими людьми не удастся, уговор был такой: с фон
Дорна за пищу и корм для его лошадей денег не берут, но за это он обязан
командовать караванной охраной, биться честно, до последней возможности, и купцов
с их имуществом разбойникам не выдавать. Посему в глухих местах Корнелиус
выезжал вперед, воинственно озираясь по сторонам (мушкет поперек седла, кобуры
расстегнуты). За ним – четверо кнехтов, тоже с мушкетами. Потом повозки (по
сторонам дороги еще двенадцать вооруженных слуг), а уже сзади – купцы, при
саблях наголо и пистолях. Раза два или три на обочине подрагивали кусты, и
невпопад, среди бела дня, начинала ухать сова, но напасть на таких серьезных
людей никто из гулящих так и не осмелился. В общем, уговор для Корнелиуса
получился выгодный.
Одна беда: каждый вечер, на привале, когда сцепляли возы
кольцом и расставляли часовых, почтенные коммерсанты за неимением иных
развлечений просили снова и снова рассказать, как бравого мушкетера в первой же
русской деревне опоили, разделиъ догола и выкинули за околицу. Всякий раз было
много смеху и шуток, рассказ не надоедал. Правда, и сам фон Дорн заботился,
чтоб история от повторения не закисала – придумывал всё новые подробности, чем
дальше, тем курьезней и невероятней.
– Вам бы не шпагой, а гусиным пером хлеб зарабатывать,
господин капитан, – не раз говорил Майер, держась за толстые бока и утирая
слезы.
– Книжные издатели платили бы вам за сочинительство золотом.
Особенно мне нравится слушать, как вы впрягли бестию-трактирщика в телегу и
заставили его везти вас к полицейскому начальнику. И еще, как важно вы
шествовали нагишом через всю деревню, а молодки заглядывались на ваши стати
через забор.
Про телегу Корнелиус, конечно, выдумал, но приключение в деревне
Неворотынской в самом деле вышло недурным, даже и без небылиц. Теперь фон Дорн
вспоминал эту историю с удовольствием, гордясь, что при такой ужасной оказии не
растерялся, а сумел вернуть имущество и примерно наказать воров.
Голышом через деревню он шел, это правда – а как иначе было
добраться до проклятой корчмы? Но молодок он никаких не видел, да и вообще по
пути ему никто не встретился. Перед тем как подняться на крыльцо кабака
(по-туземному kruzchalo) Корнелиус взял из поленницы суковатое полено.
Пропойцы (по-русски pjetsukhi) оглянулись на голого человека
с интересом, но без большого удивления – надо думать, видали тут и не такое.
Двух прислужников, что кинулись вытолкнуть вошедшего, фон Дорн одарил: одного с
размаху поленом по башке, другому въехал лбом в нос. Потом еще немного попинал
их, лежащих, ногами – для острастки прочим, а еще для справедливости. Не иначе
как эти самые подлые мужики его, одурманенного да ограбленного, отсюда и
выволакивали.
Кабатчик (по-русски tszelowalnik) ждал за прилавком с
допотопной пистолью в руке. От выстрела капитан увернулся легко – присел. После
ухватил каналью за бороду и давай колотить жирной мордой об стойку. И в блюдо с
грибами, и в черную размазню (это, как объяснили купцы, и была знаменитая
осетровая икра), и в кислую капусту, и просто так – о деревяшку. Удары были
хрусткие, сочные – Корнелиус отсчитывал их вслух, по-немецки. Пьецухи наблюдали
с уважением, помочь целовальнику никто не захотел.
Сивобородый сначала терпел. На zwei und zwanzig стал подвывать.
На dreissig заплевался кровью прямо в капусту. На drei und vierzig перешел на
хрип и попросил пощады.
Те же самые слуги, которых Корнелиус бил поленом и топтал
ногами, вынесли, утирая красную юшку, всё похищенное, а после привели и
лошадей.
Уже во дворе, сидя в седле, капитан заколебался, не
подпалить ли к черту это воровское логово, да пьянчужек невинных пожалел –
половина до двери не доберется, угорит.
