В отличие от отца, подчеркнуто не интересовавшегося
московскими вестями и до сих пор говорившего «аэроплан» и «жалованье» вместо
«самолет» и «зарплата», Фандорин-fils старался быть в курсе (вот тоже
выражение, которого сэр Александер решительно не признавал) всех русских
новостей, водил знакомство с заезжими россиянами и выписывал в специальный
блокнот новые слова и выражения: отстойный музон = скверная музыка («отстой»
вероят., близкое к «sewage»); как скрысятить цитрон = как украсть миллион («скрысятить»
– близкое к to rat, «цитрон» – смысловая подмена сл. «лимон», омонимич.
имитации сл. «миллион») и так далее, страничка за страничкой. Николас любить
щегольнуть перед какой-нибудь русской путешественницей безупречным московским
выговором и знанием современной идиоматики. Неизменное впечатление на барышень
производил прекрасно освоенный трюк: двухметровый лондонец, не по-родному
учтивый, с дурацкой приклеенной улыбкой и безупречным пробором ровно посередине
макушки одним словом, чистый Англичан Англичанович – вдруг говорил: «Милая
Наташа, не завалиться ли нам в Челси? Там нынче улетная тусовка».
* * *
На следующий день после того, как Николас любовался по
телевизору дирижерским мастерством русского президента, произошло событие,
ставшее первым шагом к встрече с отчизной.
Блистательный и непогрешимый сэр Александер совершил
единственную в своей жизни ошибку. Отправляясь с женой в Стокгольм (поездка
имела исключительную важность для ускорения неизбежной, но все еще медлившей
Нобелевской премии), Фандорин-старший решил не лететь самолетом, а совершить
недолгое, отрадное плавание по Северному морю на пароме «Христиания». Да-да, на
той самой «Христианин», которая по невероятному стечению компьютерных сбоев
налетела в тумане на нефтеналивной танкер и перевернулась. Была чудовищная,
нецивилизованная давка за места на плотиках, и те, кому мест не хватило,
отправились туда, где догнивают останки галеонов Великой Армады. Несмотря на
возраст, сэр Александер был в превосходной физической форме и наверняка мог бы
попасть в число спасшихся счастливцев, но представить отца, отталкивающего
других пассажиров, чтобы спасти себя или даже леди Анну, было совершенно
невозможно…
Если оставить в стороне эмоции, вполне естественные при этих
горестных обстоятельствах, результатом роковой ошибки несостоявшегося лауреата
было то, что Николас унаследовал титул, превосходную квартиру в Южном
Кенсингтоне, перестроенную из бывшей конюшни, деньги в банке – и лишился
мудрого советчика. Встреча с Россией стала почти неотвратимой.
А через год после первого шага последовал и второй,
решающий. Но прежде чем рассказать о половинке письма капитана фон Дорна и
загадочной бандероли из Москвы, необходимо разъяснить одно обстоятельство,
сыгравшее важную, а может быть, и определяющую роль в поведении и поступках
молодого магистра.
Обстоятельство это называлось обидным словом
недовинченность, которое Николас почерпнул у одного из мимолетных новорусских
знакомых (недовинченность – как при недокрученности шурупа; употр. в знач.
«недоделанность», «неполноценность»; «какой-то он типа недовинченный» – о чел.,
не нашедшем своего места в жизни). Слово было жесткое, но точное. Николас сразу
понял, что это про него, он и есть недовинченный. Болтается в дырке, именуемой
жизнью, вертится вокруг собственной оси, а ничего при этом не сцепляет и не
удерживает – одна видимость, что шуруп.
Ёмкая приставка «недо» вообще многое объясняла Фандорину про
самого себя. Взять, к примеру, рост. Шесть футов и шесть дюймов – казалось бы,
недомерком не обзовешь, на подавляющее большинство обитателей планеты Николас
мог взирать сверху вниз. Но стоило перевести рост на метры и выходило
символично: метр девяносто девять. Чуть-чуть недостает до двух метров.
То же и с профессией. Возраст, конечно, пока детский – до
сорока еще вон сколько, но сверстники по одной-две монографии выпустили, а
многие уже пребывают в докторском звании, один даже удостоен членства в
Королевском историческом обществе. Профессор Крисби, прежний научный
руководитель, как-то сказал: мол, Николас Фандорин, возможно, и историк, но
малокалиберный. Крупных охотничьих трофеев, то есть новых теорий и концепций,
ему не добыть – разве что мелких фактографических воробьев настреляет. А всё
потому что нет усидчивости, долготерпения и обстоятельности. Или, как выразился
почтенный профессор, мало мяса на заднице.
Ну не обидно ли? А если у человека аллергия на пыль? Если
после десяти минут сидения в архиве из глаз льются слезы, из носа течет,
всегдашний розовый румянец на щеках расползается багровыми пятнами и вчистую
садится голос? Да Николас никогда не был в так называемых странах Третьего мира,
потому что там всюду пыльно и грязно! На втором курсе в Марокко на раскопки
из-за этого не поехал!
Впрочем, к чему лукавить с самим собой? История привлекала
Николаса не как научная дисциплина, призванная осмыслить жизненный опыт
человечества и извлечь из этого опыта практические уроки, а как увлекательная,
завораживающая погоня за безвозвратно ушедшим временем. Время не подпускало к
себе, ускользало, но иногда свершалось чудо, и тогда на миг удавалось ухватить
эту жар-птицу за эфемерный хвост, так что в руке оставалось ломкое сияющее
перышко.
Для Николаса прошлое оживало, только если оно обретало черты
конкретных людей, некогда ходивших по земле, дышавших живым воздухом,
совершавших праведные и ужасные поступки, а потом умерших и навсегда
исчезнувших. Не верилось, что можно взять и исчезнуть навсегда. Просто те, кто
умер, делаются невидимыми для живущих. Фандорину не казались метафорой слова
новорусского поэта, некоторые стихи которого признавал даже непримиримый сэр
Александер:
.. .На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят.
Есть только явь и свет,
ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
и я из тех, кто выбирает сети,
когда идет бессмертье косяком.
Узнать как можно больше о человеке из прошлого: как он жил,
о чем думал, коснуться вещей, которыми он владел – и тогда тот, кто навсегда
скрылся во тьме, озарится светом, и окажется, что никакой тьмы и в самом деле
не существует.
