Когда Фандорин закончил свою готическую повесть, которая
здесь, в чопорном казенном кабинете, верно, звучала совершеннейшим бредом
наркомана, воцарилась тишина. В открытой форточке, подрагивая на сквозняке,
печально позванивал японский колокольчик.
– Вы думаете, что я спятил? – не выдержал тяжелой паузы
магистр. Что у меня мания преследования? Честно говоря, я и сам не вполне
уверен, что мне всё это…
Пампкин жестом остановил его.
– Нет, сэр Николас, я вижу, что вы рассказали правду. Во
всяком случае, то, что вам представляется правдой. Более того, я даже готов
поверить, что вы не имеете ни малейшего понятия о том, почему вас хотят
ликвидировать. Я много лет провел в этой стране, и я знаю: здесь может
произойти всё, что угодно. Абсолютно всё… И человеческая жизнь тут стоит не
слишком дорого. Тем не менее ваша история, безусловно, имеет какое-то вполне
рациональное объяснение.
– Какое?! – вскричал Николас. – Я первый день в Москве! Я
представитель тихой, мало кому интересной профессии! Какой тут может быть
рациональный мотив?
Советник по безопасности вздохнул, чуть качнул головой.
– Могу предположить минимум три. Первый: вас приняли за
кого-то другого. Хоть это и маловероятно, если учесть, что киллер поджидал вас
в гостиничном номере. Второе: вы видели что-то лишнее и сами этого не поняли.
Третье: кто-то, принимающий решения, заблуждается, считая, что вы видели нечто
лишнее. Да мало ли что может быть…
Хотите добрый совет?
Совет от чиновника Форин оффиса? Николас захлопал светлыми
ресницами. Должно быть, мистер Пампкин в самом деле прожил в России слишком
долго и от этого отчасти обрусел – даже вон курит папиросы «Беломорканал».
– Совет? – недоверчиво переспросил он.
– Ну да. – Лоуренс Пампкин с некоторым смущением пояснил. –
Я же советник.
– Да, буду очень признателен!
– Оставайтесь до завтра в посольстве. Можете переночевать на
том диване – я сам иногда тут сплю, когда засиживаюсь допоздна. Никуда не
выходите. Канцелярия уже закрыта, но утром вам выдадут временный паспорт. Мои
люди вывезут вас в багажнике автомобиля и доставят прямиком к лондонскому
рейсу. Уносите ноги, сэр Николас, пока целы. Иначе, боюсь, придется отправлять
вас на родину в свинцовом гробу.
Такого совета Фандорин никак не ожидал.
– Но если я сейчас уеду, я не узнаю, что всё это означало, и
потом буду терзаться догадками всю оставшуюся жизнь. И потом, я не могу
вернуться домой без завещания фон Дорна! Мне не простят этого потомки.
– Так у вас есть дети? – нахмурился советник, будто этот
факт еще больше усложнял дело.
– Нет. Но когда-нибудь будут. А почему вы спросили? –
насторожился Николас. Пампкин ответил не сразу.
– Я не знаю, сэр, кто и зачем хочет вас убить. Но, видимо,
очень хочет. Возможно, это мафия. Или спецслужбы, которых тут теперь развелось
бессчетное количество, и у каждой свои секреты, свои интересы. Раньше было
гораздо проще: КГБ да ГРУ, и всё, а теперь Россия переживает период феодальной
раздробленности, у каждого князька свой штат профессионалов по проведению
спецопераций. Да некоторые подразделения еще берутся за выполнение частных
заказов. Очень трудно стало работать, – пожаловался мистер Пампкин. – Я это
говорю к тому, что защитить вас мне не удастся. У меня хорошие связи, много
добрых знакомств в туземных силовых структурах, но в вашем случае я просто не
знаю, на кого нужно выходить и к кому обращаться. А пока я буду наводить
справки… – Он красноречиво чиркнул желтым от никотина пальцем себе по горлу.
Николаса от этого жеста замутило. – Да и по возвращении в Лондон на вашем месте
я вел бы себя поосторожней. Кто знает, насколько серьезны намерения ваших
недоброжелателей. Могут добраться до вас и в Британии. Прецеденты имеются… Может,
поедете в какую-нибудь археологическую экспедицию на полгодика-годик? В Южную
Америку или там в Гималаи.
Это было просто неслыханно! Государственный служащий,
представитель учреждения, созданного для того, чтобы обеспечивать безопасность
британских граждан, советовал ни в чем не повинному человеку забиться в щель,
поставить крест на собственной жизни, на профессиональной карьере.
– Я не археолог, я историк, – отрезал Фандорин. – В Гималаях
мне делать нечего. А отсюда я не уеду до тех пор, пока не верну свою
собственность!
Страха больше не было. Вместо него нахлынула злость: на
нечестный трюк, который выкинула судьба; на этого непрошеного советчика,
которому только бы поскорей избавиться от докучной проблемы; на вязкую,
нелепую, гнусную страну, в которой перестают действовать законы разума и
логики. Черт занес сюда Корнелиуса фон Дорна! Что ему не сиделось в своей
Швабии?
Но стоило Николасу мысленно произнести эти крамольные слова,
и он тут же вжал голову в плечи. Померещилось, будто все восемь поколений
русских Фандориных во главе с самим Корнелиусом сурово смотрят на своего
никчемного потомка и презрительно качают головами – усатыми, бородатыми или же
украшенными бакенбардами:
«Стыдись, Николас Фандорин. Не смей рассуждать так о своей
отчизне. Нет ничего позорнее измены и малодушия».
Советник зашевелил мясистыми губами и открыл было рот, но
магистр перебил его самым невежливым образом:
– Я знаю заранее всё, что вы мне скажете. Что здесь не
Британия и не Европа. Что милиция не станет меня защищать от этого очкастого
ковбоя и не будет искать мой кейс, потому что это никому не нужно. Что здесь
джунгли. Что русские – нецивилизованная нация, не имеющая представления о
правах личности, о человеческом достоинстве, о законности. Что всё здесь
разъедено коррупцией. Отлично! Я не спорю! Так всё и есть! – Он возбудился до
того, что ударил кулаком по толотому кожаному подлокотнику. – Но именно этим я
и воспользуюсь. Милиция не будет искать пропажу, потому что у нее нет стимула?
Я дам ей стимул! Я объявлю награду за возвращение письма и ноутбука. Десять,
нет двадцать тысяч фунтов. Пятьдесят! Понадобится – сто! Я заложу квартиру, я
возьму в банке ссуду, но я верну нашу семейную реликвию! Как вы думаете, мистер
Пампкин, прибавится прыти у суперинтенданта уголовной полиции, или как он тут у
них называется, если я посулю премию в 100 тысяч фунтов?
Советник по безопасности, кажется, тоже начинал злиться.
Сдвинул мохнатые брови, неприязненно прищурился и сказал:
