Одна мне отрада
Бродить до упада
По диким, степям Забайкалья.
Глава 10
Волшебные свойства кости единорога.
Сержант Олафсон заслужил бочонок пива, мушкетеры Салтыков и
Лютцен по штофу водки. За то, что быстро бегают – так объявил им капитан фон
Дорн, немного отдышавшись и вернувшись от небесных забот к земным.
За спасение от верной гибели можно бы дать и куда большую
награду, но надо было блюсти командирскую честь. Когда из-за угла церкви с
железным лязгом выбежали трое солдат, страшного татя в клобуке словно Божьим
ветром сдуло. Только что был здесь, уж и кинжал занес, а в следующий миг
растаял в темноте, даже снег не скрипнул. Солдаты разбойника и вовсе не
разглядели – только ротного начальника, с кряхтением поднимавшегося с земли. Не
разглядели – и отлично. Незачем им смотреть, как ночной бандит их капитана ногами
топчет.
Адам Вальзер – тот, конечно, всё видел, но языком болтать не
стал. Да к нему от пережитого страха и речь-то вернулась не сразу, а лишь много
позже, когда в караульной ему влили в рот стопку водки.
– Я сердечно благодарен вам, господин капитан фон Дорн, за
спасение. – Аптекарь схватил Корнелиуса за руку – пожать, но вместо этого,
всхлипнув, сунулся с лобзанием, и раз-таки чмокнул в костяшки пальцев, прежде
чем капитан отдернул кисть. – Я старый, слабый человек. Меня так легко убить! И
все знания, все тайны, которыми я владею, навсегда исчезнут. Мой разум угаснет.
О, какая это была бы потеря!
Фон Дорн слушал вполуха, озабоченный совсем другой потерей.
Из карманного зеркальца на безутешного капитана щерился дырявый рот. И это на
всю жизнь! Не говоря уж о том, что единственное преимущество перед блестящим
князем Галицким безвозвратно утрачено. Теперь никогда больше не улыбнешься
дамам, не свистнешь в четыре пальца, не оторвешь с хрустом кусок от жареной
бараньей ноги… Черт бы побрал этого лекаря-аптекаря с его излияниями, лучше б
его тихо прирезали там, в переулке!
– Я дам вам солдат. Проводят до дома, – буркнул Корнелиус и
чуть не застонал: он еще и шепелявил!
– Милый, драгоценный господин фон Дорн, – переполошился
Вальзер. – А не могли бы вы проводить меня сами? У… у меня есть к вам один
очень важный разговор. Интереснейший разговор, уверяю вас!
При всем желании Корнелиус не мог себе представить, какой
интересный разговор возможен у него с этим сморчком. О клистирных трубках? Об
ученых трактатах?
– Нет. Служба, – коротко, чтоб не шепелявить отрезал
капитан. Черт! «Шлужба»!
Вдруг тон аптекаря переменился, из молящего стал вкрадчивым.
– Бросьте вы любоваться на осколки зубов. Я вставлю вам
новые зубы, белее прежних! И совершенно бесплатно. У меня остался кусочек кости
африканского единорога, берег для самых высоких особ, но для вас не пожалею.
Капитан так и дернулся:
– Зубы можно вставить? Вы не шутите?
– Ну, конечно, можно! Я нажил здесь, в Московии неплохое
состояние, делая замечательные искусственные зубы для зажиточных горожанок – из
моржовой и слоновой кости, а особенным модницам даже из шлифованного жемчуга!
От внезапно открывшихся горизонтов Корнелиус просветлел и
лицом, и душой.
– Из жемчуга это прекрасно! Я тоже хочу из жемчуга!
Вальзер поморщился:
– Единорог гораздо лучше. Что жемчуг? Через год-другой
раскрошится, а рог риносероса будет служить вам до гроба. И не забывайте, что
писали древние о магических свойствах единорога. Его кость приносит удачу,
оберегает от болезни, а главное – привораживает женские сердца.
Аптекарь хитро подмигнул, и капитан сразу же сдался:
– Да, единорог – это то, что мне нужно. Ну, что вы сидите?
Поднимайтесь, идем! Так и быть, я провожу вас. Когда вы изготовите мне новые
зубы?
– Если угодно, нынче же, во время разговора. Я удалю корни,
сделаю слепок, выточу новые зубы и вставлю. Кусать ими антоновские яблоки вы,
конечно, не сможете, но улыбаться девушкам – сколько угодно.
Черт с ними, с антоновскими яблоками. Корнелиус пробовал –
кислятина.
Идти оказалось далеко – за стену Белого Города, за
Скородомский земляной вал, но не на Кукуй, где проживали все иностранцы, а в
обычную русскую слободу.
– Не удивляйтесь, – сказал Вальзер, едва поспевая за широко
шагающим капитаном. – Приехав в Московию, я первым делом перекрестился в
местную веру, и потому могу селиться, где пожелаю. Там мне спокойней, никто из
соотечественников не сует нос в мои дела.
Корнелиус был потрясен. Ренегат! Вероотступник! А с виду
такой славный, душевный старичок.
– Покороблены? – усмехнулся Адам Вальзер. – Напрасно. Я этим
глупостям значения не придаю. Бог у человека один – разум. Всё прочее пустое
суеверие.
– Любовь Христова суеверие? – не выдержал фон Дорн. – Божьи
заповеди? Спасение души?
Не стал бы ввязываться в богословские споры, но уж больно
легко отмахнулся аптекарь от Иисусовой веры.
Вальзер охотно ответил:
– Суеверие – думать, что от того, как ты молишься или
крестишься, зависит спасение души. Душу – а я понимаю под этим словом разум и
нравственность – спасти можно, только делая добро другим людям. Вот вам и будет
любовь, вот вам и будут Моисеевы заповеди. Что с того, если я в церковь не хожу
и чертей не боюсь? Зато, мой храбрый господин фон Дорн, я бесплатно лечу
бедных, и сиротам бездомным в куске хлеба не отказываю. У меня подле ворот
всегда ящик с черствым хлебом выставлен.
– Почему с черствым? – удивился Корнелиус.
– Нарочно. Кто сытый, не возьмет, а кто по-настоящему
голоден, тому и черствая краюшка в радость.
Потом шли молча. Фон Дорн размышлял об услышанном. Суждения
герра Вальзера при всей еретичности казались верными. В самом деле, что за
радость Господу от человека, который тысячу раз на дню сотворяет крестное
знамение, а ближних тиранит и мучает? Разве мало вокруг таких святош? Нет, ты
будь добр и милосерден к людям, а что там между тобой и Богом – никого не
касается. Так и старший брат Андреас говорил. Божий человек.
Пожалуй, Корнелиус уже не жалел, что ввязался из-за
маленького аптекаря в ненужную потасовку – тем более что место утраченных зубов
вскоре должны были занять новые, волшебные.
Посреди темной, состоявшей сплошь из глухих заборов улицы
аптекарь остановился и показал:
