А вдруг… Да нет, не может этого быть! Не может случиться того, о чем предупреждал его старейшина в ночь посвящения в «службу». Наверняка он просто его запугивал.
Мужчина резко поднялся на ноги. Аппетит пропал. Отшвырнув еду подальше в чащу, он на ощупь двинулся по горной тропе. Надо идти. Сикоку ждет его. Надо идти вперед.
Где-то далеко выли бродячие псы.
Глава 3
Цикады громко оплакивали свой короткий век. Полуденное солнце нещадно жарило макушку камфорного дерева. Расстелив во дворе циновку, Сигэ просушивала лекарственные травы. Луговую герань, подорожник.
И пусть говорят, что в наше время незачем ходить за травами в горы, ведь в аптеках полным-полно европейских лекарств. Ей так гораздо спокойнее. Пожив на белом свете, Сигэ хорошо усвоила, что людям верить нельзя. На то, чтобы понять эту простую истину, ушла почти вековая жизнь, но чем дальше, тем больше убеждалась Сигэ в собственной правоте.
Как-то в детстве подружка сказала ей, что после смерти человек отправляется в Америку. Почему-то им, детям, казалось, что именно в Америке каждый найдет свои ад и рай. Наивная Сигэ поделилась новым знанием с родителями, и ее жестоко высекли. Мать порола ее и повторяла: «Запомни, после смерти мы все отправимся в Ущелье Богов».
Сигэ подросла, и как-то раз Ита Кияма, видный парень из соседней деревни, признался, что любит ее больше жизни. Сигэ поверила ему всем сердцем, но вскоре узнала, что ее подруге он говорил то же самое, слово в слово.
Через какое-то время Сигэ устроилась в Китано на прядильную фабрику. На заработанные тяжким трудом деньги она купила у заезжего купца дорогущий крем для лица. Торговец клялся, что от него ее смуглая кожа станет белее снега. Однако сколько ни мазалась Сигэ дорогим снадобьем, белее ее лицо не стало.
Но главная ошибка была впереди. Сигэ искренне поверила в слова, которые говорил ей перед свадьбой будущий супруг, Рикима:
— В нашем роду одни долгожители. Не бойся, не оставлю тебя одну век коротать.
Наплодив кучу ребятишек, Рикима преставился на шестой год после свадьбы.
Нет, людям не верь. От чужака подмоги не жди. Эти непреложные истины всегда помогали Сигэ избегать горя и лишений, именно благодаря им она прожила такую долгую жизнь. Не ожидая от людей добра, Сигэ не расстраивалась, когда сыновья не заботились о ней; и, даже когда внук Хироси не пошел по семейным стопам, а вместо того, чтобы заняться сельским хозяйством, устроился в Китано в лесную компанию, она не впала в уныние.
Да что говорить! Сигэ еще повезло. Ясудзо и Тидзуко, Хироси и Сатоми обращаются с ней вполне сносно. И все же, изначально не рассчитывая на особую заботу, Сигэ не испытывала к ним никакой благодарности. Каждый раз, когда Тидзуко намекала Сатоми, как усердно заботится о свекрови, Сигэ хотелось попросить, чтобы сноха умерила рвение. Сигэ прекрасно знала цену этим намекам: сноха давала понять Сатоми, что не худо бы и той относиться к ней соответствующим образом. В этом была вся Тидзуко. Хлопоты ее питались только наивным желанием, чтобы опекали ее самое.
В памяти Сигэ не сохранилось ни одного случая, когда свекровь была бы к ней добра. И все же она всегда ставила ее на первое место, выполняла любую ее прихоть. Сигэ просто смирилась с тем, что вошла в эту семью, и покорно следовала ее законам. Брак с Рикимой определил всю ее дальнейшую судьбу.
Целиком отдавшись невеселым мыслям, Сигэ связывала в пучки сухие желтые листочки. В конце сада появился Мицуру с ранцем за спиной. Сигэ ласково окликнула правнука, но тот лишь буркнул в ответ что-то невразумительное, отмахнулся от старухи, словно от назойливой мухи.
Вот гаденыш. Сразу видно — в свекровь пошел, ее порода. Свекровь тоже была такой: сама тощая, бледная, зато всех окрестных старух пережила. И вечно выискивала в людях одни лишь недостатки. Только упрямо торчащий вперед подбородок достался Мицуру от Сигэ. До чего отвратительно видеть, как их со свекровью кровь соединилась в одно целое в этом маленьком грубияне!
А все потому, что вышла за Рикиму. Самое удивительное, что ей никак не удавалось вспомнить лицо покойного мужа, так сильно повлиявшего на ее судьбу. Его черты расплывались, словно в тумане. Хотя чему тут удивляться? Рикима отправился к праотцам больше полувека назад. Что такое какие-то шесть лет в масштабах ее почти вековой жизни! Единственное, что отчетливо сохранилось в памяти, — невыносимые ночи с Рикимой. Близость с ним приносила лишь страдание, боль и невыразимую муку, но Рикима, принимавший вопли за сладострастные стоны, начинал мучить ее бедное тело с удвоенной силой.
То ли дело Такэо… Сигэ мечтательно улыбнулась. Тот умел доставить женщине наслаждение. Даже сейчас Сигэ с трепетом вспоминала его гладкую кожу, стройные ноги, нежные руки. Обходительный мужчина — редкость в здешних местах. Такэо подолгу ласкал ее тело, пока они не сливались в единое целое и не валились в полном изнеможении.
Ветер подхватил из рук Сигэ листочек полевой герани и закружил его, словно перышко. Старуха до самой крыши проводила листок взглядом — и громко охнула. На коньке крыши кто-то сидел. Огибая странный прозрачный силуэт, свет в этом месте преломлялся — так бывает, когда смотришь на речную воду, в которой невидимыми гранями играют лягушачьи икринки.
Сигэ зажмурилась и снова вгляделась в крышу. Никого. Лишь насаженный на конек деревянный чертик таращится на Сигэ пустыми черными глазницами. Чудеса…
Старуха вновь принялась перебирать сухие стебельки и соцветия. Странное видение никак не шло у нее из головы. Казалось, кто-то незримо таится рядом, проникая в самые сокровенные мысли.
Новый порыв ветра закружил разложенные на циновке травы.
Вернувшись с работы, Фумия увидел, что дверь незаперта. Похоже, кто-то из домашних уже вернулся. Гараж пуст, значит, мать еще в Китано. Мотоцикла сестры тоже не видно. Отец? Только он ездит на работу на велосипеде.
Фумия заглянул в гостиную. И точно — отец, нацепив на нос очки, сосредоточенно читал газету, потягивая ячменный чай и закусывая рисовыми крекерами. Увидев Фумия, он удивленно протянул:
— Ты сегодня рано, сынок.
— Сегодня суббота, отец. Укороченный день.
Отец смущенно рассмеялся:
— С этим Боном я совсем счет дням потерял.
Отец работал в сельхозкооперативе и был конторским служащим до мозга костей. Газету он читал так, будто листал бухгалтерскую книгу. Беседу вел украдкой, словно боялся, что его застанут за неуместными разговорами в рабочее время. Эмоции выражал крайне редко и скупо. И все же за этим удивительным занудством и желанием разложить все по полочкам просматривалась основательная и спокойная натура. Фумия никогда не говорил об этом отцу, но он любил его невозмутимый, сдержанный нрав. Характер обывателя, покорно сносящего обыденность бытия. Сам того не замечая, сын тоже шагал вслед за отцом по этому проторенному пути.
Фумия налил себе чаю:
