— Что с вами?
На нее с беспокойством глядела пара пожилых туристов. Хинако почувствовала, что плачет.
— Ну… я… — Она закусила губу, не зная, что сказать. Она вспомнила, что оставила сумку в машине. Ее бросили без денег на Исидзути. К тому же она в ужасном виде. Блейзер вымазан грязью, джинсы разорваны.
Женщина в смешной желтой шляпе обняла Хинако за плечи. На лице ее читалось замешательство.
— Где ваш дом? Вам лучше вернуться.
Она хотела сказать, что в Токио, но вовремя опомнилась и ответила, что живет в Якумуре.
— Но… человек, который был со мной, уехал раньше… Что мне делать?..
Незаметно вокруг собралась толпа. Со всех сторон слышался сочувственный шепот.
— Якумура? Где это?
— Как с ней быть?
— Я знаю, где Якумура. Это недалеко от моего дома. — Сквозь толпу пробился невысокий парень.
— Вот и замечательно. Подвезите, пожалуйста, эту девушку, — обратилась к нему женщина в желтой шляпе.
Парень смущенно кивнул, отводя глаза от оборванной одежды Хинако:
— Ладно. Все равно домой еду.
Он ушел за машиной, толпа тоже постепенно разошлась. Женщина в шляпе отвела Хинако в туалет, промыла ей раны на ладонях и заклеила их пластырем, который нашла в сумке.
Хинако безучастно принимала ее заботу. Кажется, ей было все равно. Фумия бросил ее, выбрал Саёри. Даже несмотря на то, что Саёри мертва. Слова о том, что любовь побеждает смерть, красивы, но в реальности мертвецы борются за любовь наравне с живыми. Потрясающая несправедливость!
Женщина в шляпе привела Хинако на стоянку и бережно усадила в машину.
— Побыстрее возвращайтесь домой, переоденьтесь и успокойтесь.
Хинако отрешенно взглянула на нее и едва заметно кивнула. Она не хочет никакой заботы.
Женщина улыбнулась, явно довольная результатами своего труда, и закрыла дверцу машины. Парень привычным жестом подал назад:
— Дорогу к тридцать третьему шоссе закрыли из-за завала. Поедем по другой дороге. Часа за два доберемся до вашей Якумуры.
Хинако попыталась что-то ответить, но из ее горла вырвался лишь хрип. С жалостью глядя на нее, парень выехал на узкую лесную дорогу. Повсюду валялись сломанные ветки. Чтобы снять напряжение, парень попытался разговорить ее:
— Я в эту лавку постоянно вожу домашние соленья на продажу, но такого с роду не видел. Чтобы гора так скрипела… А вы на Исидзути поднимались?
Хинако кивнула.
— А почему она так скрипела?
— От воды… — Хинако запнулась и всхлипнула. Перед глазами снова встала страшная картина.
— Ой, простите. Я же не со зла. Похоже, вам здорово досталось. — Он явно принял Хинако за жертву насильников.
Ловко объезжая выбоины, парень сменил тему:
— Я когда ехал сюда, чуть не столкнулся со встречной машиной. Выскочила из-за поворота, не посигналила. Водитель даже не вышел извиниться.
— Машина шла от подножия горы? — быстро спросила Хинако.
Мужчина активно закивал, радуясь, что она наконец-то приходит в себя:
— Ага. Кажется, голубой седан. Нет, скорее синий. Парень лет тридцати и школьница в матроске, хорошенькая такая.
Хинако сжала кулаки. Фумия и Саёри направились в Якумуру. Она представила сияющее улыбкой бледное лицо Саёри рядом с Фумия, и ее захлестнула злость. Рядом с Фумия ее место. Разве Саёри не умерла? Фумия живой, а мертвецу место среди мертвецов.
— Быстрее, прошу вас, — с силой сказала Хинако. Парень удивленно взглянул на нее. — Ну быстрее же! — В ее голосе сквозило нетерпение.
Несмотря на час для посещений, в больнице царила тишина. Редко кто приходил навестить больных наутро после тайфуна. Никто не мешал им смотреть свои бесконечные сны.
Томоко Ясуда остановилась у кровати Ясутаки Хиуры. Его немигающий взгляд по-прежнему был направлен в потолок. Никаких признаков выздоровления. Девушка вчера устроила шум, но она явно обозналась. Рефлекторное подрагивание руки приняла за пробуждение, а хрип в застоявшихся легких — за речь. Нет, Ясутака Хиура не придет в сознание после семнадцати лет комы.
Томоко немного поменяла положение его тела и прошептала:
— Вот и отлично. Хороший мальчик. Мой малыш.
В этот момент она услышала хриплый голос:
— Я… не твой… малыш…
Женщина испуганно отдернула руку. Кровать под Ясутакой тихо заскрипела. Медленно повернув к ней голову, он произнес:
— Вставать пора. Надо идти.
Томоко смотрела на Ясутаку и не верила собственным глазам. Она чувствовала себя так, как если бы ее кукла внезапно заговорила по собственной воле.
Неимоверным усилием он приподнялся на локтях:
— Времени нет. Я должен торопиться.
Томоко мягко придавила его к кровати:
— Вам нельзя двигаться. Сейчас я позову врача.
Ясутака поморщился:
— Говорю же, времени нет. Я возвращаюсь в Якумуру.
Он говорил уже совершенно нормально. Удивительный случай выздоровления! Борясь с нарастающим беспокойством, Томоко твердо заявила:
— Это невозможно. Вы должны еще какое-то время побыть в больнице.
В его глазах мелькнула насмешка.
— Чтобы ты снова меня лапала? Если бы ты знала, как надоела мне за эти семнадцать лет! Превратила мое тело в игрушку. Если бы только я мог двигаться, живо прекратил бы это.
Томоко побледнела. Ее тайна выплыла наружу. Она уже слышала, как он говорит всем вокруг, что похотливая баба называла его «своим малышом» и трогала за гениталии.
Побелевшими пальцами Ясутака хватался за спинку кровати, стараясь привстать. Томоко попыталась придавить его к постели. Он яростно сопротивлялся:
— Что ты…
Не давая ему закончить, она прижала к его лицу подушку. Он пытался бороться, бил в воздухе руками и ногами, но Томоко не отпускала. Его тело принадлежит ей. Родинка под мышкой, впадинка на ребре, крепкие упругие ягодицы. Все эти годы она любовно заботилась о каждой, самой крохотной частичке его тела. И она не позволит ему ругать ее.
Томоко навалилась на подушку всем телом. Наконец, когда его руки бессильно упали на кровать, она убрала подушку. Глаза мужчины вылезли из орбит, изо рта шла пена. Томоко вытерла ему рот платком, аккуратно сложила раскинутые ноги. Он не двигался, напоминая гигантскую куклу. Его тело снова вернулось под заботливое крылышко Томоко.
— Ну вот, молодец, хороший мальчик, — прошептала Томоко, накрыла его простыней и ласково похлопала по животу.
В Ущелье Богов было тихо. Рука об руку с Саёри Фумия вошел в поросшее цветами ущелье. Рука Саёри была холодной и обжигающей одновременно — такой же, как ее взгляд.
