Ольга обязана молчать. Это ее долг. Она не может даже задать родителям так сильно мучающие ее вопросы.
Она стареет. Теряет жизненные силы.
Ольга смотрит на себя в зеркало, а потом закрывает дверь, раздевается, чтобы осмотреть всю себя. Изменения неявные, но они есть. Обвисшая грудь, такая красивая раньше и такая безобразная сейчас. Проступающие сосуды на ногах, кривые пальцы, толстые желтые ногти, спина, начинающая горбиться. Ольга не могла придти к однозначному выводу. Иной раз как будто было все в порядке, ее плоть принимала прежнюю форму. Под другим же углом она словно заглядывала в лицо смерти. Повернувшись к зеркалу, Ольга увидела, что ее волосы поседели, став безжизненными, словно волокна пакли или свалявшиеся космы тысячелетней мумии. Она испытала шок и зажмурилась, как не раз делала. Теперь все в порядке – наваждение пропало.
Больше всего она боялась, что такие внезапные метаморфозы заметят посторонние. Коллеги на работе, пассажиры в транспорте или Саша, что самое худшее из всех возможных вариантов.
Впрочем, она ошибается. В том состоянии, в котором находится Саша, ему трудно будет заметить что-либо. Бред. В определенном смысле ему еще хуже, чем ей. Среда стала для него новой точкой отсчета, а для нее новым витком кошмара.
Она слышала, как в большой комнате раздается детский смех, и в ответ ей хотелось кричать. Вопить. Визжать. Откуда у нее берутся силы это терпеть? Наверняка источник, откуда она их черпает, не бесконечен. Что произойдет, когда он иссякнет?
С ее физическим увяданием постепенно пропадает способность держать себя в руках и адекватно реагировать на окружающее. Действительность для нее изменилась, похоже, навсегда и прежнее ощущение жизни больше не вернется. Ольга тает, словно свеча.
Все должно идти своим чередом, шепчет внутренний голос. Кто-то рождается, кто-то сходит в могилу.
Время подходит к назначенному часу – в чем бы смысл этой фразы ни заключался.
Ольга надела халат, завязала пояс. Пора выходить, прятаться все время в ванной не имеет смысла, это не убежище.
Она вышла и отправилась на кухню готовить обед. Мальчик захочет есть – может быть, он удовлетворится молоком, но, скорее всего, ему необходимо нечто большее. Он набирается сил. Дети быстро растут. Ольга улыбнулась, ставя воду в кастрюльке, чтобы сварить рыбных пельменей. Вчера ребенок умял десять штук – это хорошо… Ольга одернула себя… Хорошо?..
В комнате раздался высокий дребезжащий смех, Ольга вздрогнула, ее предплечья покрылись гусиной кожей. Слезы полились из глаз. Она поставила кастрюлю на огонь.
– Мама, мороженое еще есть?
Ольга быстро стерла слезы, прокашлялась.
– Сейчас будешь обедать, подожди. Потом мороженое съешь.
– Сейчас хочу! – потребовал мальчик.
– Ладно, подожди.
Она надеялась, что следов от слез не будет заметно. Постояла несколько секунд у двери холодильника, глубоко дыша и надеясь, что краснота исчезнет. В морозильнике было два эскимо, шоколадное и ванильное. Ольга взяла ванильное, сняла с него блестящую обертку. Непонятно с чего, она решила, что сейчас ему нужно именно это.
Мальчик сидел в кресле, подавшись вперед и глядя в телевизор во все глаза. На экране в своей манере буйствовал Дональд Дак. На ребенке были старенькие джинсы и клетчатая рубашка, ничего другого он принципиально не носил. На ногах кроссовки, тоже поношенные. Ольга не могла взять в толк, где он их раздобыл, ей приходило на ум единственное объяснение – мальчишка нашел это тряпье на помойке.
Ольга остановилась у кресла, протягивая ему мороженое. Мальчик оторвался от экрана, посмотрел на нее снизу вверх, нахмурился, сдвинул брови.
– Не обсуждай мои просьбы, – сказал он.
– Я не обсуждала.
– Обсуждала. Ты думаешь, я тупой и безмозглый уродец, да?
– Нет, конечно…
– Я знаю, – сказал он. Его черные чужие глаза, смотрящие исподлобья, сверлили ее, вызывая чувство зуда во всем теле.
Он взял мороженое и откусил верхушку, чавкнул и вернулся к просмотру мультиков. Ольга перевела взгляд на экран, машинально, и почувствовала, как подкашиваются ноги. Рядом с ним она всегда чувствовала ужас, панический животный страх, который мало-помалу разъедал ее изнутри. Ольга ощущала, как растет в глубине ее каверна, ничем не заполненный участок пустоты. Она не сумела пока придумать, в какие рамки вписать это существо, какое место отвести ему в мире, где все построено на причинно-следственных связях.
– Иди, там вода закипает, – сказал мальчик.
– Значит, будешь пельмени есть?
– Буду. Иди.
Ольга повиновалась и побрела на кухню. Она стала бросать в воду пельмени, не представляя себе, как доживет до завтрашнего дня.
* * *
Мальчик появился в среду вечером, около восьми часов, когда Саши не было дома.
Ольга открыла дверь не думая – словно это был гипноз – и увидела его на пороге, худенького мальчика, выглядевшего лет на семь, черноволосого, смуглого, черноглазого. Встретившись с ним глазами, Ольга почувствовала, как некая сила пригвождает ее к месту, лишает подвижности мускулы и суставы. Даже мысли застыли в нерешительности.
Ребенок держал руки по швам и стоял выпрямив спину, как солдат. Из-под сросшихся бровей были видны непроницаемо черные глаза, в которые было намешано слишком много разных эмоций, чтобы Ольга сходу могла определить главную из них. Только потом она поняла, что главным был гнев. В первые же секунды она испытывала лишь недоумение, приближающееся к истерическому страху. Лицо мальчика было знакомым.
Они рассматривали друг друга, а потом ребенок поднял руку и прикоснулся указательным пальцем к ее запястью. Ольга отстранилась.
– Ты кто? – спросила она.
– Мама, я пришел домой. Я хочу есть.
– Что? – Ольга уверяла себя, что ослышалась. – Какая я тебе мама?
– Ты моя мать, ты забыла?
Она открыла рот и закрыла, не произнеся ни звука. Лицо было знакомым. Этот ребенок появился на свет в туалете торгового центра «Уральский» и умер там же, на унитазном ободке, после чего упокоился на дне обувной коробки. Коробка отправилась в мусорный контейнер. Ольга задушила этого монстра, об отце которого не имела ни малейшего представления.
Теперь мальчик вернулся. На шее у него четко обозначалась темная полоса и пятна от ее пальцев.
Видит она это? Видит в эти секунды? Может видеть? Имеет ли право видеть?
Ольга подспудно ожидала чего-то такого. Этот призрак сначала появился в ее снах, логично, что в конце концов он вышел на свет.
Ребенок назвал ее мамой. Боги, дайте сил это пережить. Ольга приложила руку к своей шее, боясь, что мальчишка накинется на нее, чтобы задушить.
