Людмила никак не реагировала на происходящее, казалось, она спит. Голова склонена, тело, привязанное к стулу, не делает попыток освободиться.
– А потом вы вернулись домой, – Федор посмотрел на детей. – Вы ничего не спрашивали. Труп растворился в воде, и никаких останков не было, ни кожи, ни костей, ни плоти. Вода очищает… может быть, поэтому он ее и боялся…
Не успел Федор договорить, как на стол откуда-то сверху упало обнаженное тело. Ребенок завизжал от невыносимой боли, выгнулся дугой, и в то же мгновение Людмила ожила. Ее лицо стало прежним, узнаваемым, за исключением следов крайнего истощения. Черные мешки под глазами и морщины сделали из нее старуху.
– Быстрее, бегите, несите его к воде, пока он не очнулся!
Игорь вскочил первым и навалился на существо всем телом, тут же подоспела Альбина, затем Ольга. Федор раскидал стулья, чтобы освободить им дорогу. Они действовали не сговариваясь, научившись на короткое время читать мысли друг друга. Им нужно было объединиться, чтобы совершить последний ритуал.
Потом они несли ребенка к ванной комнате, погружали его в воду, нарушая данное обещание, а Людмила хохотала за их спинами. Теперь она была хозяйкой собственного смеха. Больше не было груза, так сильно давящего на плечи, – Людмила знала это и поэтому не могла сдержать радости. На ее прежней жизни поставлен крест, но, по крайней мере, уже нет необходимости что-либо вспоминать и прятаться. Сам по себе этот факт вселял надежду на лучший исход.
Они топили ребенка впятером, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие. Вода расплескивалась по ванной, призрак долбил пятками по округлым эмалевым чугунным краям, цеплялся худенькими ручками за одежду своих убийц. Умолял их прекратить. Его крик был страшен.
Потом он затих, лежа на дне с открытым ртом. Постепенно он растворился, исчез, и они, пятеро, смотрели на это превращение, мокрые с ног до головы.
Но, как говорила Вера, наблюдавшая за ними из прихожей, комнаты никогда не было в действительности. Она лишь отражение их внутреннего мира. То, чего они никогда не смогут понять до конца.
Когда созданная призраком реальность стала рушиться, они побежали, едва успев отвязать Людмилу от стула.
Беглецы выскочили через входную дверь квартиры и помчались по коридорам, не зная нужного направления, но доверяясь инстинктам. Этот странный и страшный зазеркальный мир распадался на глазах. Окончательного разрушения не видел никто – все они очутились у себя дома, вернувшись тем же путем, что и уходили.
Для них наступила новая пора.
Нужно было смириться с тем, что они помнили, попытаться проанализировать все еще раз, простить себя и других, отогнать, уничтожить застарелый страх.
А главное в конечном итоге – все забыть!
Ольга упала на пол возле кровати, споткнувшись об ножку, в пальцах появилась резкая боль. Она проигнорировала ее и обернулась, чтобы посмотреть, что происходит с дверью. Та с грохотом захлопнулась, где-то за ней раздался рокот, словно били в гигантские литавры, а затем оглушающий треск.
Когда все стихло, дверь стала похожа на выцветшую фотографию. Сквозь нее просвечивали обои. Так же, как много лет назад.
Вот и все.
Ольга встала, краем глаза заметив чью-то тень. Лицом призрак напоминал Веру. Скорее всего, это и была она, явившаяся, чтобы попрощаться. Тень помахала рукой и исчезла, шагнув в сторону окна, в сумеречное сияние вечера.
И никаких следов. У Ольги больше не было подруги.
– Прощай. Спасибо, – прошептала она.
Ольга прошла на кухню, не чувствуя под собой ног, но по пути заглянула в большую комнату, чтобы убедиться. Ребенка в кресле не было, только куча объедков вокруг него и отвратительный запах. Предстоит сделать генеральную уборку – это уже входит в традицию семьи. Избавляешься от проклятия – приберись.
Ольга приготовила ужин, а потом вернулся Саша, и она сказала ему, что все теперь в порядке. Неужели, спросил он? Да, в порядке…
Конечно, придется подождать, пока раны на лице не заживут, но это пустяки, разве не так?
* * *
Иногда им хотелось думать, что эта история произошла не с ними, но всякий раз, ложась спать, они переживали ее заново. Мальчик из комнаты все так же смотрел на них мертвыми глазами, и его руки покачивались на поверхности воды. В этих снах была мрачная, но упоительная поэзия, и каждый из них сочинил, в конце концов, собственную колыбельную, чтобы заглушить беспокойный внутренний голос.
Иногда им хотелось стать другими, но их по-прежнему тянуло, хотя бы одним глазком, посмотреть, что происходит там, за дверью в комнату, которой нет.
