«Да, — подумала Талли, — вот оно!» Она боялась, что Каран убедит ее. Вдруг он докажет ей, что спуститься туда невозможно?
Через некоторое время она все-таки кивнула.
— Тогда посмотри вниз, — сказал Каран. — Посмотри вниз и ощути простор.
Талли повиновалась, хотя она не совсем поняла, что Каран имел в виду. Ей пришла в голову мысль о том, что сумасшедший старик издевается над ней, и ей это не понравилось. Но что ей оставалось?
А через некоторое время она, похоже, поняла, что Каран имел в виду. Она не ощутила ни простора, ни возвышенных чувств — ничего того, что Каран мог бы ожидать от нее, но впервые в своей жизни она действительно смотрела в бесконечность. Горизонта не было. Создавалось впечатление, будто все известные представления через некоторое время растворились. Не было «здесь» или «там», никакого «сверху», «снизу», «справа», «слева» — пропасть просто была, и была огромной. Направления не играли никакой роли, раз не было ничего, что они ограничивали бы.
— Что ты знаешь об истории нашего мира? — через некоторое время спросил Каран.
— Немного, — ответила Талли.
Говорить она могла с трудом: картина беспредельного простора под ней парализовала ее разум. Она увидела чудовищную массу в белых пятнах, глубоко, невероятно глубоко под собой, а еще ниже, под ней, было что-то зеленое, синее и коричневое. «Что это?» — подумала она в ужасе.
— Мир очень стар, дитя, — продолжал Каран тихим глухим голосом, будто произнося какой-то монолог. Вероятно, это он и делал. — Он уже был стар, когда человек только мыслью проникал в бесконечность. Некоторые утверждают, что мир умирает и что мы последние, для кого он стал родиной. Некогда, в незапамятные времена, он был богат и щедр — рай, вмещавший всех существ. Были богатые страны, плодородные равнины — необъятнее, чем ты можешь себе представить, — и моря, такие огромные, что корабль мог год плыть под парусами, не встречая суши. — Каран показал вниз. — Раньше пропасть была морем.
Талли с сомнением посмотрела на старика. Пропасть — море? Она видела моря — восточное соленое море, такое большое, что мужчине в гребной лодке нужно было десять дней, чтобы пересечь его, и на западе большое море с плавающими городами, — но пропасть?! Невероятно!
— Ты не веришь Карану, — сказал старик. — И все же так и было. Прежде все это было водой, таким огромным количеством воды, что никто не в состоянии представить его. Каран не знает, существовал ли тогда Шельфхайм, но если да, то он располагался не на утесах, а был портом, в который заходили корабли, а затем под парусами они плыли на север. Все это было заполнено водой, и пропасть — преисподняя — была тогда дном моря.
У Талли голова закружилась от одной только мысли, что у нее не было серьезной причины сомневаться в словах Карана. Напротив, теперь сказанное им звучало почти убедительно. Но это не означало, что Талли действительно хоть что-то поняла. Такая мысль просто взорвала ее фантазию.
— Но куда… куда все делось? — пробормотала она. — Я хочу сказать, если… если ты говоришь правду, куда исчезла вся эта вода? Не могла же она высохнуть!
— Этого никто не знает, — ответил Каран. — Некоторые говорят, что она просто высохла, как высыхает озеро в жаркий год. Другие утверждают, что люди совершили преступление перед богами и те в наказание забрали воду. Третьи считают, что человек обратился к звездам и освободил их мощь, а потом не смог совладать с нею. Кто скажет, что есть правда? Каран не может. — Он тихо рассмеялся. — Некоторые даже утверждают, что она здесь, только глубоко — под дном прежнего моря, заточенная в огромных пещерах, которые раскрылись, когда человек обратился к запретным знаниям.
— А что действительно там, внизу? — тихо спросила Талли.
— Ад, — ответил Каран. — Или рай.
Талли вопросительно посмотрела на него.
— Он еще есть, этот мир, о котором говорил Каран, — продолжал старик. — Мир, полный жизни. Ты видишь зелень?
Талли кивнула.
— Это жизнь, — сказал Каран. — Жизнь, которую ты даже не в состоянии себе представить. Но она опасна. Она зла, и она убьет тебя даже прежде, чем ты что-то заметишь. Внизу есть леса, больше, чем наш мир, и такие густые, что свет солнца не достигает земли.
— Похоже, ты действительно там был, — проворчала Талли.
Каран улыбнулся.
— Ты в этом сомневалась? — мягко спросил он. — Каран был там, но он поклялся никогда больше этого не делать. Ни за что на свете.
— Это было так плохо? — спросила Талли.
— Так прекрасно! — серьезно ответил Каран. — Это рай, Талли. Но Каран не может в нем жить так же, как и ты или кто-либо другой. И это ад, потому что ты видишь и никогда не можешь достичь.
— Поэтому ты живешь здесь? — спросила Талли. Каран кивнул. — Тогда я не завидую твоей жизни, — продолжала Талли. — Это должно быть… ужасно.
— Иногда, — признался Каран. — И все же Каран не может жить нигде, только здесь. Когда-нибудь, когда придет его время, он найдет здесь свой конец.
Талли хотела ответить, но что-то удержало ее. Она слишком много узнала за последние минуты, слишком много о том, чего она еще не понимала, чтобы иметь возможность беседовать об этом с Караном. Голова у нее кружилась, но теперь это происходило не только от огромной высоты. За несколько минут она больше узнала об истории этого мира, чем за двадцать пять лет своей предыдущей жизни.
— Насколько… насколько там глубоко? — спросила она, но, скорее, лишь для того, чтобы сказать что-нибудь, чтобы прервать ужасное молчание бездны.
— Бесконечно глубоко, — ответил Каран. — Многие пытались спуститься с утеса. Пути вниз есть. Но все ведут в ничто. Некоторые вернулись, проведя неделю, а то и больше на стене, но большинство — нет. Они мертвы.
— Откуда ты знаешь? — спросила Талли. — Кто тебе сказал, что они не добрались вниз? — Она говорила быстро и чуть громче, чем следовало бы. Эти слова были произнесены оправдывающимся тоном, но так оно и было: Талли чувствовала себя виноватой.
— Откуда я знаю? — мягко переспросил Каран. — Пропасть убьет тебя. Десять дней ты спускаешься в эти глубины и достигаешь места, откуда дальше пути нет, но ты больше не можешь вернуться, потому что твоих сил не хватит. Или ты срываешься, когда обламывается скала. Или ты добираешься до дна, и пропасть убивает тебя уже там. — Он сделал неопределенный жест рукой. — А теперь скажи Карану, что ты там ищешь, если не смерть?
— Но ты вернулся! — запротестовала Талли. — Ты знаешь путь! Ты можешь мне его показать!
Каран молчал.
Талли тоже ничего больше не сказала, а бросила последний, очень долгий взгляд на бело-голубую бесконечность и, опустив плечи, пошла в свою комнату, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки. Глухая боль еще не до конца осознанного разочарования бередила ей душу.
Но до комнаты она не дошла. На полпути она услышала то ли стон, то ли шумный вздох и в беспокойстве остановилась и огляделась.
