Но именно тогда, когда казалось, что надо мной вот-вот сомкнутся черные крылья смерти, мне привиделся дивный сон. Я узрел девушку, стоявшую в тени величественного храма, а затем услышал голос, повелевший мне доставить эту деву к Гаруну аль-Вакилю, дабы она родила ему – то есть тебе, почтеннейший целитель, – ребенка. И мне было послано видение той самой комнаты, где мы сейчас находимся, и сказано, что взамен этой девушки ты исцелишь меня от смертельного недуга. Впоследствии, придя в себя, я понял, что действительно очень болен – бледен, слаб, а грудь моя изуродована кровоточащими ранами. С трудом добравшись до людей, я приказал изготовить для меня носилки и нанял лодку, чтобы переправиться на восточный берег Нила, где, как мне помнилось, находился величественный храм, подобный увиденному мною во сне. И конечно же, среди руин древнего святилища я нашел ту самую красавицу, которая предстала сейчас перед тобой. Все мои расспросы о ее имени, родителях, о том, откуда она явилась, остались без ответа. С самой нашей встречи девушка не вымолвила ни слова. Однако у меня нет ни малейшего сомнения в том, что во сне мне было явлено именно ее лицо и что сон этот был вещим. Хотя, должен признать, все прочее остается загадкой. Однако всеведущ один лишь Господь, пути коего неисповедимы.
* * *
Тут христианин умолк, и Гарун озадаченно покачал головой.
– История твоя и впрямь удивительна! – воскликнул он. – Но я, увы, по-прежнему не знаю, как залечить твою рану. Давай призовем сюда девушку – может быть, она прольет свет на тайну.
Христианин согласился, и девушку привели в комнату. Едва она переступила порог, Гаруна охватила страсть, ибо тело ее было прекрасно, как чистое серебро, а глаза глубоки, как океанская бездна. Однако и в присутствии аль-Вакиля красавица не проронила ни слова и не выказала к нему ни малейшего интереса. Лишь ноздри ее затрепетали, словно она ощутила в воздухе некий запах, чуять который было дано лишь ей. Потом, присмотревшись внимательнее, девушка протянула руку и коснулась плаща на плечах Гаруна. Развязав шнурок, он снял накидку и передал ей. Красавица поднесла плащ к лицу, словно стремясь глубже вдохнуть исходящий от ткани аромат, а затем расправила его и повернула так, чтобы на него упали солнечные лучи. В их ярком свете аль-Вакиль увидел давно выцветшие, едва заметные темные пятна. Он задумался, гадая, откуда взялись эти пятна, а когда понял, вознес благодарственную молитву Аллаху.
Целитель вспомнил, что этот старый плащ был на нем в день штурма храма Лилат и дьявольское снадобье, бурлившее на жаровне, оставило на ткани грязные следы.
"Несомненно, – подумал Гарун, – это колдовское снадобье, но если оно поможет спасти жизни двух человек, то Аллах в его несказанной мудрости и милосердии, конечно же, простит мне сие прегрешение". Придя к такому решению, он вырезал запятнанные участки ткани и велел выварить их в кипятке, растереть и приготовить мазь. Когда все было готово, он наложил полученное снадобье на раны, которые тут же закрылись и стали заживать прямо на глазах. И греческий купец, и юноша-еврей, почувствовав, что к ним возвращаются силы, со слезами радости и благодарности на глазах пали к ногам своего спасителя.
Но в то время как они возносили ему хвалу, именуя величайшим из целителей, сам Гарун пребывал в растерянности и смущении. Он взглянул на девушку, надеясь, что она наконец заговорит. Глаза их встретились, но рубиновые губы незнакомки не разомкнулись. На краткий миг сердце Гаруна охватила тревога, но стоило ему бросить еще один взгляд на чудесную красавицу, как он снова воспылал любовью...
– Хвала Аллаху, способному создать столь совершенное творение, – едва слышно прошептал он. – Столь чарующее и прелестное создание не может таить в себе зло.
Попрощавшись с исцеленными, аль-Вакиль почтительно препроводил девушку в свой дом. Все это время она продолжала упорно хранить молчание.
Гарун окружил таинственную деву любовью, вниманием и заботой. На деньги, оставшиеся с того времени, когда он был царедворцем и воителем, аль-Вакиль накупил ей драгоценных нарядов и украшений, дабы сей несравненный бриллиант сиял в достойном его обрамлении. В шелках и парче, умащенная благовониями, таинственная красавица сделалась еще очаровательнее: глядя на ее обольстительную грудь и вдыхая дивный аромат ее тела, он думал, что подобной прелести не сыскать даже на небесах. Когда слуги по его приказу доставили самые изысканные яства, Гарун отослал их и, усадив дивную пери на кушетку, принялся потчевать и кормить ее, словно сам был слугой. Однако и при этом девушка держала голову низко склоненной, продолжала молчать и даже не смотрела на аль-Вакиля...
Так продолжалось в течение целого года, однако для Гаруна время летело незаметно, ибо любовь захватила все его существо: никогда прежде он не знал столь ошеломляющей страсти, которая, однако, не мешала ему относиться к девушке с нежностью, как к благословению небес. Он даже не помышлял о возможности принудить ее к близости, не говоря уж о том, чтобы овладеть ею силой, но лелеял свою красавицу, как огонек свечи, боясь загасить оный неосторожным дуновением. Она, однако, все так же молчала, а когда наступала ночь, садилась к окну и неотрывно смотрела на звезды. Это занятие, похоже, не наскучивало ей никогда.
А как-то раз, ночью, Гарун застал ее стоящей на крыше дома. Она пристально всматривалась вдаль, за пределы города, туда, где лунный свет серебрил барханы западной пустыни, и показалась вдруг аль-Вакилю столь прелестной и столь одинокой, что сердце его едва не разорвалось от любви и сочувствия.
– О свет очей моих! – воскликнул он. – Ведай же, что ты мне дороже жизни. Если ты никогда не сможешь ответить на мою любовь, то хотя бы скажи мне об этом, дабы я больше не тешил себя пустыми надеждами. Молю тебя, госпожа моего сердца, заговори со мной, ибо ради тебя я готов отказаться даже от блаженства рая.
И вдруг, услышав эти слова, она повернулась к Гаруну, с улыбкой погладила тонкими пальчиками его щеки и нежно поцеловала. Потом она, не переставая осыпать аль-Вакиля ласками, отвела его в комнату, уложила в постель и – чего никогда не делала ни одна женщина из правоверных – легла на него сверху. Аль-Вакиль, однако, отнюдь не намерен был возражать или, паче того, сопротивляться, ибо испытывал ни с чем не сравнимое, воистину неземное блаженство.
А после того как все свершилось, она вновь одарила его изысканными ласками, с ног до головы покрыла поцелуями и, снова улыбнувшись, сказала:
– О лучший и великодушнейший из людей, да будет дарована тебе долгая жизнь и исполнение всех твоих желаний.
Гарун воззрился на нее в восторженном изумлении, ибо голос ее очаровывал так же, как и неземная красота, однако он понял, что уже слышал его прежде, в своем сне.
– О радость моего сердца, открой мне свою тайну. Кто ты и откуда родом? – вопросил аль-Вакиль. – Истину говорю, ты кажешься мне чудом, ниспосланным небесами.
– Господин мой, – молвила она, поднявшись с кровати, – знай, что имя мое Лейла и что я принцесса далекой, неведомой тебе страны. – Подойдя к окну, красавица указала на звезды: – Когда-то я жила на воздушных струях, ибо, да будет тебе известно, мой народ правит обширным царством небес.
