Прочно установив свою власть, Красе устремился на оборону столицы. Спартак ответил продолжением отступления на юг. Он знал, что именно там, скорее всего, отыщет новых рекрутов. Оставив позади усыпанную процветающими городками Центральную Италию, войско его углубилось на скучные просторы сменявших друг друга поместий. На равнинах можно было встретить только рабочие отряды закованных в кандалы рабов, на взгорьях редкие иноземные рабы-пастухи гнали громадные стада мелкого и крупного скота по опустевшим пастбищам. Прежде процветавшие города и деревни превратились теперь в Italiae solitudo — «пустынную Италию». Отгоняя мятежников вглубь этой пустыни, подальше от Рима, Красе наконец сумел загнать их в самую пяту полуострова. Приближалась зима, и чтобы добыча не могла ускользнуть, Красе укрепил проход от одного берега до другого. Спартак оказался в ловушке. Им были предприняты две отчаянные попытки штурма вырытого легионерами рва и поставленной ими стены. Оба приступа были отражены, к невероятному облегчению Красса, уже начинавшего отчаиваться, подобно своему противнику. Отпущенное ему время заканчивалось. На горизонте уже маячил враг, куда более грозный, чем Спартак. После пяти лет пребывания в Испании домой направлялся Помпеи.
Узнав об этом, Спартак попытался воспользоваться затруднительным положением Красса и предложил переговоры. Красе с презрением отказался. Спартак ответил распятием пленного римлянина перед стеной. Весь долгий день ледяной ветер доносил стоны умирающего до слуха его сограждан. Потом, когда стало темнеть и повалил снег, Спартак предпринял третью попытку прорвать укрепления. На сей раз ему удалось это сделать. Спасаясь от Красса, он начал зигзагами продвигаться на север. Красе, приглядывая одним глазом за восставшими, а другим — за приближавшимся Помпеем, преследовал его с отчаянной быстротой, уничтожая отстававших в стычках, становившихся все более масштабными. Наконец, мятежники вновь оказались загнанными в угол, и Спартак, развернувшись, приготовился к сражению. Он заколол своего коня перед строем своего войска, тем самым говоря о невозможности продолжения отступления, обрекая себя на победу или на смерть. Рабы пошли вперед. Спартак возглавил отчаянный натиск на шатер Красса, однако был убит, не дойдя до него. Вместе с предводителем погибла и основная часть армии мятежников. Великое восстание рабов завершилось. Красе спас Республику.
Однако в самый последний момент слава была украдена у него. Помпеи, направлявшийся со своими легионами на юг в сторону Рима, наткнулся на пять тысяч мятежников, бежавших с поля последнего поражения Спартака. Стремительно перебив всех до единого, он отправил письмо Сенату, хвастая окончательной победой над бунтовщиками. Можно себе представить чувства Красса. Пытаясь свести на нет достижение Помпея, он приказал распять вдоль Аппиевой дороги всех взятых им пленников. Череда разделенных сорока ярдами крестов с телами прибитых к ним рабов растянулась на сотню миль вдоль самой людной дороги Италии, свидетельствуя о мрачной победе Красса.
Впрочем, большинство римлян видело в войне со Спартаком смущающее их событие. По сравнению с подвигами Помпея, тысячами уничтожавшего диких чужаков в далекой провинции, деяния Красса на «заднем дворе» Рима были чем-то таким, что следовало немедленно забыть. Вот почему, хотя оба они были награждены лавровыми венками, Крассу пришлось удовлетвориться второразрядным парадом по улицам Рима, совершенным не в колеснице, а пешком. Помпею, конечно, не пришлось топать по мостовой. Народному герою всегда достается самое лучшее. И пока Помпеи, прихорошившийся на манер юного Александра, под одобрительные вопли толпы ехал в запряженной четырьмя белыми конями колеснице следом за извивающимися по улицам колоннами узников и награбленного добра, Крассу оставалось только смотреть и закипать гневом. Тем не менее он постарался ничем не обнаружить своего недовольства. Приветствия толпы, сколь бы ни были они приятны, представляют собой всего лишь средство к достижению цели, а целью этой для Красса всегда была сама власть. И в бесконечно большей степени, чем триумфа, он хотел консульства. Близились выборы, и он исполнил чрезвычайно ловкий трюк, предложив своему сопернику баллотироваться вместе. Помпеи, столь же ревностно относившийся к политическому мастерству Красса, как Красе — к популярности Помпея, согласился немедленно. Оба они были избраны — без соперников.
Помпею исполнилось тридцать шесть лет к тому времени, когда он сделался главой государства, его возраст существенно не дотягивал до минимального — установленного Суллой. Вопреки всем обычаям, этот новоиспеченный консул никогда не был сенатором. Чтобы не допустить какого-нибудь ляпа, он попросил друга написать ему руководство по поведению для новичка в Сенате. Однако при всей своей неопытности Помпеи не принадлежал к числу тех, кто будет ходить на цыпочках. Порыв вознес его на вершину военной славы, натиск принес он с собой на поле политических битв. Едва сделавшись консулом, он провел закон, вернувший все прежние, отмененные Суллой, права трибунам. Таким образом, был непринужденно устранен краеугольный камень законодательства покойного диктатора, и в политическую жизнь Республики вернулся колоритный, потенциально дестабилизирующий элемент. Толпа, требовавшая подобной меры в течение почти десятилетия, вновь пришла в ликование.
На сей раз Красе разделял общую овацию. Он постарался принять участие в реформе. Возражать не стал даже Катул, ощутивший, откуда дует ветер. Однако этот факт не имел следствием одобрение сенаторами Помпея. Напротив, сама величина этого человека, нарушение правил при занятии им консульской должности вызывали глубокое неприятие со стороны консервативных членов Сената. Это позволяло Крассу, чье консульство являлось абсолютно законным, выставлять себя в качестве защитника Сената.
Следуя своему обычаю, он прежде всего постарался оградить собственные интересы. Одной рукой он щедро финансировал огромные пиршества для народа и поставки зерна для бедняков, а другой — «подливал яд в уши» собратьев по Сенату, выставляя Помпея опасным демагогом, пытающимся заблокировать любые дальнейшие меры по ублажению народа. И в результате, вместо того чтобы совместно трудиться на благо Республики, как положено консулам, Помпеи и Красе скоро открыто вцепились друг другу в глотки.
Ничто так не волнует собравшийся на арене люд, как поединок между двумя гладиаторами, вооруженными различным оружием и мастерством. В наиболее популярной форме такого сражения гладиатор, вооруженный мечом и снабженный панцирем и шлемом, противостоял легконогому обладателю трезубца, целью которого было запутать мечника в сети. Помпеи и Красе предоставляли толпе подобное зрелище: при полном различии между ними они являли такое равновесие сил, что преимущества не мог добиться ни тот, ни другой. Однако зрелище это отнюдь не приводило римлян в восторг: сей поединок смущал и тревожил их: это рабы могут сражаться насмерть, но не консулы римского народа; это гладиатор может перерезать глотку поверженному противнику, но если один из двух глав государства приканчивает собрата по должности, это деяние открыто противоречит всем идеалам Республики. В конечном счете Помпеи и Красе как будто бы осознали тот вред, который своей враждой причиняют самим себе. В конце их срока пребывания у власти, во время публичного собрания на Форуме, на котором председательствовали оба консула, их внезапно прервал некий гражданин и попросил разрешения поведать свой сон. Разрешение было даровано. «Явившийся мне Юпитер, — поведал гражданин, — велел объявить на Форуме, что консулам не подобает оставлять своего поста, пока они не станут друзьями между собой». Последовала долгая пауза. Наконец, Красе подошел к Помпею и протянул ему руку. Он похвалил своего соперника. Они примирились.
