Элиот слушал его, кивая, но сам ничего не говорил. Я знал, что он размышляет над своей ошибкой. Зловредная Ш.В. поразила его в самое сердце.
Наконец-то наш поезд застучал на стрелках вокзала Кингс-Кросс — было без нескольких минут пять. Через четверть часа мы стучались в двери на Миддлтон-стрит. Открыл нам сам Весткот с лицом нервным и осунувшимся.
— Ваша телеграмма… — проговорил он. — Я вернулся слишком поздно и не смог ответить. Все в порядке?
— Это вам бы сказать, так ли это, — ответил Элиот. — Люси…
— В порядке. За ней сейчас ухаживает моя сестра.
— Ваша сестра? — воскликнул Элиот.
— Да. — Впервые за долгое время я увидел, что Весткот улыбнулся. — Вот где я был утром, когда пришла ваша телеграмма, — встречал сестру на вокзале Ватерлоо. Она прибыла в Англию вчера вечером, а в Лондон — сегодня в девять часов. Почти все утро она с Люси, моя дорогая сестричка. Они так понравились друг другу, словно они подруги с давних лет. Сестра моя тоже перенесла ужасные страдания. Но, как и Люси, Шарлотта всегда была сильной.
— Шарлотта? — Элиот вдруг отшатнулся.
— Дорогой мой, — воскликнул Весткот, — вам плохо?
Элиот уставился на него с выражением ужаса на лице.
— Ваша сестра, — медленно произнес он, — Шарлотта наверняка написала вам письмо… записку… с сообщением, что она прибудет на вокзал Ватерлоо?
— Да, — озадаченно кивнул Весткот и, пошарив в кармане, вынул конверт.
Элиот выхватил конверт у него из руки. Беглый взгляд на почерк полностью удовлетворил его.
— Ш.В., — прошептал он, повернулся и ринулся прочь из комнаты.
Профессор тоже понял, в чем дело, и вслед за Элиотом уже взбегал по лестнице. Через секунду дошло и до меня.
— Ш.В.! — вскричал я. — Шарлотта Весткот!
— Что такое? — в отчаянии спросил Весткот. — Что тут, Бога ради, происходит?
Я схватил его за руку, и мы стремглав понеслись по лестнице. У входа в спальню Люси Элиот на мгновение замешкался, проверяя револьвер, а потом распахнул двери и вбежал внутрь. Один за другим мы последовали за ним.
Целую вечность мы стояли, замерев на месте при виде открывшейся нам сцены. Не хватает слов описать ее ужас и чувство отвращения, поднявшееся у меня в груди. На постели лежала совершенно голая Люси, тихо постанывая и ерзая на простынях. Ее груди, живот и бедра были вымазаны кровью. А над ней, разжимая коленями ноги Люси, склонилась молодая женщина. Губы ее тесно прижались к одной из грудей Люси, а рукой она… Нет, я до сих пор краснею, вспоминая это. Если бы я собственными глазами не видел все ее развратные действия, то счел бы такое невозможным, а посему не стану осквернять своего рассказа описанием. Несколько секунд, что мы стояли остолбенев, эта женщина продолжала заниматься тем, за чем мы ее застали, — тесно прижавшись к обнаженной плоти Люси, она пила кровь из окровавленной груди. Затем с какой-то нарочитой, издевательской медлительностью она приподняла голову и взглянула на нас. На ее лице отражалось хищное сладострастие, одновременно возбуждающее и отталкивающее. Запрокинув голову, она облизнула губы в почти чувственном наслаждении, улыбнулась, и я увидел следы крови Люси на ее острых белых зубах.
— Привет, Джек, — произнесла она, откидывая волосы со лба и вставая. — Ну как там Уитби? Надеюсь, вы не очень скучали?
— Боже мой! — вскричал Весткот, к которому наконец вернулся дар речи. — Шарлотта! Что это?
Женщина вновь улыбнулась и насмешливо взглянула на Люси, продолжавшую ерзать на постели.
— Поздравляю тебя с такой женой, Нэд. Никак не могла понять, что ты в ней нашел, в этой неотесанной потаскушке, но сейчас, когда поимела ее, почти понимаю это. Кто знает? Может, я придержу ее для себя…
Весткот вдруг пронзительно выкрикнул что-то в неразборчивом вопле ужаса и ярости. Он выхватил револьвер из руки Элиота и, прицелившись в сестру, выстрелил. Пуля попала ей в плечо, из раны ударила кровь. Но женщина лишь засмеялась и… начала таять на наших глазах, превращаясь в пар, который поднялся и вылетел в окно, исчезая бесследно в ночи. Профессор бросился к окну, а Элиот и Весткот — к Люси. Люси потрогала себя за грудь, подняв испачканные кровью пальцы к глазам. Узрев их, она издала такой дикий и отчаянный крик, что мне кажется, он будет звучать у меня в ушах до скончания жизни. Весткот попытался удержать ее, но она испуганно вырывалась из его рук, глядя на окно и все время испуская стоны. Лицо ее было ужасно, кровь, размазанная по губам, щекам и подбородку, еще более подчеркивала ее смертельную бледность, все тело было измазано кровью, стекавшей из ранок рубиновыми струйками.
— Я застрелил ее? — крикнул Весткот, все удерживая жену. — Ради Бога, профессор, моя сестра мертва?
Профессор запер окно и медленно покачал головой.
— Я доберусь до нее! — кричал Весткот. — Боже мой, я заставлю ее заплатить, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.
Профессор ничего не сказал. Лишь взглянул на Элиота, и я увидел крайнее замешательство и ужас в его глазах. Мне подумалось, а знает ли он, как убить вампира, и есть ли у нас какая-нибудь надежда.
Позднее, в тот же вечер, перевязав Люси и дав ей успокоительное, мы собрались на совещание в гостиной. Элиот рассказал Весткоту о том, как мы гнались за женщиной, которую он знал в качестве леди Моуберли, после чего, отвечая на полные неверия вопросы бедняги, профессор объяснил суть вампиризма и рассказал о его распространенности в стране, о которой я уже много слышал, в королевстве Каликшутра, где пропала сестра Весткота.
— Пропала во всех смыслах, — пробормотал Весткот, — провалилась в ад. Есть ли для нее какая-нибудь надежда, как вы думаете?
Профессор сжал руку Весткота, и жест этот сказал больше, чем любые слова.
— Так, значит, письма, — пробормотал Весткот, — которые я получил от младшего офицера, находящегося в подчинении у моего отца… все фальшивые? Все до единого — подделка?
Профессор кивнул, не говоря ни слова.
Весткот обхватил голову руками:
— И не надо было искать ее в Индии, потому что все это время она была в Англии. Какой же я был идиот! — вскричал он. — Какой болван! Но как я мог знать? — Он поднял голову, и взгляд его умоляюще забегал по нам. — Разве я мог догадаться, что моя сестра была… что она стала…
— Вампиром? — вдруг заговорил Элиот. — Да, именно этим словом вам следует называть ее. Я понимаю, его даже произнести трудно, не говоря уж о том, чтобы представить себе тот ужас, который оно означает. Но надо. Ибо они плодятся из-за скептицизма своих жертв, что я слишком хорошо знаю по себе.
