– Нет, – неохотно ответил Ноэл, не зная причины своего нежелания отвечать. – Не верю. Квинтус – верующий в Бога и Христа. Я не могу. Для меня прошлое и будущее неизвестны; будущее еще надо создать согласно человеческим надеждам и желаниям.
– А галльские вампиры? – спросил Кантибх. – Чему верят они?
– Я не могу вам этого сказать, – ответил Ноэл. – Они посадили своего папу на трон Святого Петра и правят церковью, как всем в Галлии, Валахии, но их вера отличается от веры обычных людей. Они скрывают свою, потому что она содержит тайну их существа. Ранние вампиры были не христианами, а язычниками. Позже некоторые из них поддерживали веру христиан в то, что вампиры – демоны, потому как это вселяло страх перед ними. Теперь они полностью относят себя к христианству. Новые церковники учат, что у людей и вампиров есть свое место в Божьем порядке и Бог распоряжается устройством каждого рода. Не могу сказать, во что действительно верит папа Борджиа, замечу только, что это не Истинная вера, а маскарад.
– Вера в Адамаваре, – произнес Аеда. – Без этой мудрости и науки предков у племени нет законченных людей, только капризные дети, не умеющие жить.
– Какую дань вы берете с племен, которым вы посылаете вампиров в качестве мудрецов?
– Никакой, если речь идет о силе или обязанности. Они шлют дары, которые не просят и не ждут. Мудрецы едут к племенам по праву, потому что они – их предки, хотя и живут в Адамаваре.
– Вы производите все необходимое здесь, в долине?
– Все необходимое, – сказал Кантибх.
– Вы плавили металл?
– Нет. Нам не нужно железо, потому что мы не делаем пушки и другие глупости вашего мира, но используем железные инструменты, присылаемые уруба, и жесть племени джавара.
– А галльские железные изделия вы знаете? В оружии и механизмах вы не нуждаетесь?
– Нет, – ответил Кантибх. – Слабость плоти заставляет вас что-то изобретать. Если ваши вампиры любят железо и изделия из него, это происходит из-за страха перед обыкновенными людьми, которыми они правят. У нас же нет страха и нет нужды в железе.
Ноэл опять взглянул на черного вампира, наблюдавшего за ним. Он знал, что эти птичьи глаза дают ответы и ставят вопросы, но это было обоюдоострое оружие.
Сейчас он все сознавал и мог многое понять по их вопросам. Но он по-прежнему не знал, что они о нем думают и что с ним сделают, не был уверен даже в своих желаниях. Но он увидит Ого-Эйодуна, так ему обещали. Чтобы узнать о сердце Олоруна и забытых лекарствах, необходимо подождать.
– Я устал, – сказал он. – Больше никаких вопросов. Вы вернетесь, я надеюсь?
– О да, – промолвил перс. – Мы вернемся.
5
Ноэл сидел на грубо сколоченной кровати, впервые сожалея о ее жесткости. С возвращением сознания, здоровья вернулись неудобства и досада от них. Но не чувства беспокоили его – его волновало то, что не все тело обрело чувствительность.
Серебряная смерть, казалось, ослабила хватку, но пятна еще оставались ниже колен, на ступнях, онемение которых затрудняло ходьбу. Хотелось оставить серую комнату, рассмотреть весь дом, после этого долину Адамавары, но пока это было очень сложно.
Он подтянул правую ступню для массажа и с беспокойством увидел серый контур, начинавший бледнеть. В некоторых местах пятно на левой ноге было еще иссиня черным, и, задевая его отросшими за время болезни ногтями, Ноэл не ощущал острой боли или царапанья, только давление постороннего предмета.
Неужели у вампиров такое ощущение заменяет боль, думал он.
Взгляд наткнулся на узел с вещами, лежавший у кровати. Сверху стояла коробка с микроскопом и его принадлежностями, видимо, потому что хозяева их внимательно изучали.
Подвинув ящик к себе, Ноэл достал из него нож с острым как бритва лезвием, которым брал образцы растительной и животной ткани, осторожно провел им по самому темному участку пятна, срезая тонкий слой кожи. Он отчетливо ощутил надрез, но боли не было.
Первым образцом был прозрачный, темноватый кусочек кожи. Следующий разрез, до черной части ткани, был глубже, рана обильно кровоточила, но не болела.
Он положил оба кусочка на стеклышки, капнул на них водой из кувшина и прикрыл стеклянными пластинками. Затем быстро поставил микроскоп на каменный подоконник и тщательно собрал его.
Освещение от высоко стоявшего яркого солнца было почти совершенным, и вогнутое зеркальце снизу легко фокусировало его лучи.
Вначале Ноэл был разочарован. Первый образец походил на ранее виденные кусочки кожи слегка размытого цвета. Даже второй был неинтересен, но он заметил неравномерность распределения черноты в ткани, она была похожа на паутину. Нечто подобное Ноэл наблюдал в плесени. Итак, серебряная смерть поражала тело и росла в нем, она была чем-то живым, подобным грибку. Какие же изменения в теле она вызывала? Почему пораженные участки тела не ощущали боль? Какое отношение имела болезнь к долгому, странному сну, похожему и все же непохожему на сон, охватывающий раненых вампиров?
Он вспомнил, как пытался объяснить свои мысли Лейле в Буруту. Изменяла ли как-то серебряная смерть частицы человеческой ткани, так, чтобы они походили на ткань вампиров?
Ноэл вопросительно смотрел на микроскоп, желая знать, покажет ли он больше, и если покажет, то что именно. Но не мог понять, из чего сделана ткань и чем образцы отличаются друг от друга. Прибор мог помочь исследовать различные образцы кожи, костей, мышц, крови, но не объяснял отличие обычного человека от вампира.
«Может быть, – думал Ноэл, – сердце Олоруна – не что иное, как плесень – существующая как серебряная болезнь в Адамаваре, и нигде больше?»
Он не верил этому. Все не так просто. Создание вампиров было не таким простым, как думал его отец, потому что, как бы ни давали элеми сердце Олоруна заслужившим его мудрецам, это происходило не посредством обычной содомии или другого вида половых сношений.
Тем не менее, это был не Сатана или другой партнер уруба, пришедший из космоса, чтобы наслать своих демонов в человеческую ткань; в этом Ноэл был уверен. Что бы ни заменяло черное семя Сатаны, о чем так много писал Гуаццо, это имело земное происхождение, а не сверхъестественное.
– Истина, по мнению Фрэнсиса Бэкона, станет явной, – сказал себе Ноэл, – если мы сбросим идолов фальшивой веры, заслоняющих ее. Мой отец думал, что сбросил их и осталась только содомия, но он ошибался. Остался еще один идол, но я не знаю его имя.
И, подумав, он добавил:
– Шигиди. Возможно, его зовут Шигиди.
Он никогда не воспринимал серьезно рассказ Гуаццо о шабаше вампиров. Его отец смеялся над этим, Квинтус тоже. Это был кошмар, состоящий из страха и отвращения, приукрашенный писателем отвратительными подробностями. Конечно, семя Сатаны должно быть черным, а член – холодным как лед и размерами с конский. По той же причине на шабаше происходило убийство и поедание младенцев. В дело шло все, чтобы картина была ужасной.
