Теперь Ричард стал поворачивать влево, поднимая щит, чтобы отразить второй удар. Но Лангуасс погнал своего серого вперед, повернув его так, что противники опять оказались в дюжине ярдов друг перед другом.
– Время тебя не успокоило? – спросил Ричард не без удовольствия. – Ты всегда порхал, мотался туда-сюда, без всякого постоянства.
Эти тихо сказанные слова (хотя Дракула услышал их) не были насмешкой – они могли скрывать большой комплимент. Но Ричард знал, как знал и Лангуасс, направляя свой вызов: эту манерность можно толковать по-разному. Ричард, несмотря на когорту вампирш, которые находились при дворе ради престижа, применял более простую форму обращения в общении с мужчинами – и это была полузабытая причина недовольства, приведшая к этой ссоре.
– Тебя и время не разбудило, – ответил громко Лангуасс, сознавая, что толпа наблюдает за ними. – Ты такой же медлительный и сонный, каким был всегда, свинцово-тяжелый мыслью и характером, как черепаха в застоявшейся луже.
Темперамент Ричарда был не такой горячий, чтобы вспыхнуть гневом от оскорбления, и когда князь двинулся вперед, то ехал ровно, примеряясь к рукояти меча, Лошадь Лангуасса заартачилась, и ему пришлось заставлять ее идти вперед. Это удалось не сразу, поэтому сейчас он не увернулся от удара – лезвие меча скользнуло по спине. В свою очередь и сам нанес боковой удар.
Удар Ричарда был мощнее, Дракула знал, что Лангуасс почувствовал, как кожа отделяется от мышц, когда меч разрезал куртку и рубаху. Удар по старой ране был еще мучительнее. Однако удар пирата был точнее, и пластинчатая кольчуга не могла сдержать его. Меч Лангуасса вонзился на полтора дюйма между третьим и четвертым ребром Ричарда. В стычке лошади ударялись друг о друга седлами, толкая бойцов с такой силой, что, казалось, они вот-вот упадут.
На этот раз наблюдавшие за поединком не смеялись, а кричали, захваченные битвой. Пролилось немного крови, но солдаты знали: тяжесть раны вампира не измеряется пятнами крови, и никто не сомневался, что нанесенные серьезные удары вызвали такие же серьезные последствия.
Лангуасс, обеспокоенный своей лошадью, не теряя ни секунды, послал ее вперед со всей возможной скоростью, и, пока тяжело нагруженный конь Ричарда поворачивался, пират нанес еще один удар, целясь на этот раз в пах князя, ниже кромки кольчуги. Острие меча достало цель, и Ричард, хотя и не мог нанести своим мечом смертельный удар, ударил пирата щитом в лицо, отбросив, ослепив его.
Если бы серый скакун тогда рухнул и сбросил всадника, никто бы не мог сказать, что виновата лошадь, но оказалось, что паника придала ей силу и ловкость, позволив отнести наездника в сторону, в то время как гнедой стоял, ожидая приказа седока.
В минутной паузе разделенные противники привели себя в порядок, ощупали раны и подавили ощущение боли. Лангуасс мигал глазами после удара, но сейчас солнце было в стороне и не слепило.
Дракуле казалось, что у Ричарда более выгодное положение и, если опасная рана еще не нанесена, то можно ожидать: первый обмен ударами прошел для него удачно. Но, когда лошади опять сблизились, князь Большой Нормандии с трудом смог приспособиться к схватке.
В этот момент разница в тренировке лошадей стала явной. Серая больше не хотела идти в близкое столкновение, рвалась в сторону. Когда Лангуасс тянул поводья, заставляя подчиняться, она задрала голову, встала на дыбы. Лангуасс висел, беспомощно махая рукой с мечом, открытый ударам.
Но Ричард не смог нанести удар, заканчивающий поединок, так как одно из молотящих в воздухе копыт попало в кольчужную попону гнедого. Попона, державшаяся на застежке, съехала лошади на глаза, уколов ее. Лошадь взвилась в воздух, пытаясь сбросить тяжелого всадника.
Ричард, в громоздких доспехах, с тяжелым щитом в руках, не мог сдержать лошадь и мешком упал на землю. Сотрясение, вероятно, вышибло весь воздух из его легких, каждый знал, как это бывает. Близко находящиеся солдаты, валашцы и нормандцы, закричали в отчаянии.
Ричард понимал всю необходимость подняться на ноги и глотнуть воздуха, но горло будто сжали тиски. Зрители могли слышать и видеть его усилия, те, кто когдалибо падал сам, представляли жестокую боль в груди, способную заставить вампира потерять контроль над собой. Хотя все продолжалось несколько секунд, в это время Ричард был беззащитен, и Лангуасс хотел воспользоваться ситуацией.
Пират не пытался спешиться или успокоить свою лошадь, но хлестал концом повода ее по шее, направляя обозленное животное к упавшему. Копыта замелькали в воздухе, обрушиваясь на голову и тело закованного в кольчугу Ричарда, пытавшегося подняться.
Князю удалось приподнять руку со щитом и почувствовать глоток воздуха, но было слишком поздно. Стальная подкова с такой силой опустилась на его висок, что вышибла из него сознание, и он опять рухнул на землю.
По толпе прокатился гул испуга, от лучников Ричарда к мушкетерам Дракулы, завершившись победными криками защитников на дальних стенах.
Лангуасс спешился: было трудно судить, сошел ли сам или был сброшен, но он приземлился на ноги и быстро подошел к поверженному князю. Не раздумывая, двумя руками поднял меч и опустил его вниз рубящим движением, как топор. Меч сломался бы, если бы был сделан из худшей стали.
Затем Люсьен Вилье, по прозвищу Лангуасс, поднял отрубленную голову Ричарда Нормандского, чьей неприязни приписывал происхождение любой неудачи, отравлявшей его долгую жизнь. Он высоко поднял трофей, безусловно, восхищаясь им перед голубым небесным сводом.
Он стоял лицом к Мдине, и залп мушкетеров Дракулы попал ему в спину.
Стрелки были меткими, расстояние небольшим, пули почти разорвали Лангуасса пополам. Когда ликование на стенах перешло в шок и тревогу, мушкетеры побежали вперед, дабы убедиться, что пират никогда не оправится от ран, даже если он вампир.
Дракула наблюдал за их работой, восхищаясь дотошностью.
– Глупец, – сказал Майкл Бихейм, – как я и говорил.
– Однако это будет легенда, если думать по-нормандски, – с иронией проговорил Дракула. В его голосе не было даже намека на то, что он предпочел бы видеть победителем князя. – И мы не должны забывать эту легенду, которая будет жить, даже когда вампиры уйдут в могилу.
8
Обстрел стен Мдины продолжался весь день до поздней ночи. Хотя городские пушки и отвечали, только у немногих была такая дальность стрельбы, как у итальянских пушек врага, к которым прибавились орудия, захваченные людьми Дракулы в Пьете и Кальяри. Кавалерия и пехота Галлии и Валахии стояли лагерем позади пушек, вне пределов досягаемости городских орудий. Обороняющимся было ясно, что противник откладывает нападение только до того, как пушки проделают достаточные для атаки бреши. Воины, которые будут отражать атаку – вампиры и обычные люди, – работали, устраняя ущерб.
Командовавшему мальтийскими батальонами в городе сеньору Дюрану его офицеры предлагали вывести роту против осаждавших, чтобы вовлечь их в бой, но он упрямо отказывался. Нападение на ряды мушкетеров Дракулы было бы самоубийством. Воевода знал, что обороняющимся придется воспользоваться баррикадами. Людям, вампирам или смертным, не нравилось работать под оружейным обстрелом, заваливая проломы в стене массивными каменными блоками; но это было лучшим, что они могли сделать для затруднения действий врага.
