В полночь, устав, Дидье предложил сделать перерыв и пошел принести что-нибудь попить. Через приоткрытую дверь Жан-Марк слышал, как в коридоре он разговаривает с матерью.
— Ничего, мама, не беспокойся, я все возьму сам. Спокойной ночи!
Эта семейная сценка на какое-то мгновение взволновала Жан-Марка. Как далек от него теперь мир родительской любви!
Дидье вернулся с двумя бутылками сока. На полках стояли немногочисленные книги. Подумать только, не так давно эта более чем скромная библиотека восхищала Жан-Марка! Конечно, Дидье тоже любил читать и охотно цитировал Кафку и Кьеркегора
[17]
, но в понимании литературы, смелости суждений, оригинальности трактовки он никоим образом не мог сравниться с Жильбером.
Они пили сок, курили, говорили о своем будущем. Дидье спросил у Жан-Марка про семью: как дела у Даниэля, у Франсуазы.
— Я так давно не видел ее, — сказал Дидье. — Она счастлива?
— Надеюсь, да, — ответил Жан-Марк.
— А ведь я в некотором роде несу за нее ответственность!
— Ответственность?!
— Я был свидетелем на ее свадьбе в мэрии.
— Ах, да, — воскликнул Жан-Марк, — я и забыл!
Взгляд Дидье затуманился, казалось, образы далекого прошлого проплывают у него перед глазами. На его губах играла задумчивая улыбка. Он снял очки и долго двумя пальцами массировал переносицу. «Должен ли я сказать ему, что мы с Валери скоро поженимся? — размышлял Жан-Марк. — Нет, не сейчас, скажу потом».
— Ну что, приступаем к «сделкам на безвозмездной основе»? — предложил Дидье, надевая очки.
— Валяй! — отозвался Жан-Марк.
Дидье начал излагать содержание параграфа, но Жан-Марк не слушал его. Он словно вновь покинул пределы комнаты. Как завтра поведет себя Жильбер в ночном клубе? В том, что Валери откажется идти в Лувр, Жан-Марк почти не сомневался. Он вдруг понял, что это бесчеловечно — подвергать столь ранимого подростка подобному испытанию. Желая излечить, Жан-Марк может его смертельно ранить. Как же одинок этот мальчик, воспитанный бабушкой и дедушкой! Он совсем не знает жизни и абсолютно беззащитен перед грубостью и жестокостью мира. Вот Валери — та сделана из другого теста: ей можно наврать, ее можно обидеть, в последний момент отменить встречу, и ее это не слишком заденет. В конце концов, у них с Валери впереди еще целая вечность, чтобы вместе наслаждаться жизнью!
— Ну ладно, — проворчал Дидье, — я вижу, ты совершенно не слушаешь. Может, закончим?
XI
Прижимая к щеке телефонную трубку, Кароль обернулась: в гостиную входил Филипп.
— Алло! Алло! — несколько раз машинально повторила она.
Ответа не было. Воистину, свершится чудо, если ей удастся заказать такси в восемь часов вечера. Филипп устроился в кресле и развернул «Монд»
[18]
.
— Это просто ужасно! — возмущенно воскликнула Кароль. — В Париже в час пик, кроме как на метро или на автобусе, ни на чем не уедешь!
Филипп кивнул в знак согласия и опустил газету. Кароль выдержала его проницательный взгляд. До сих пор он еще ни разу не смотрел на нее подобным образом. Казалось, какое-то шестое чувство подсказывало ему, насколько важен для Кароль сегодняшний вечер. А может, за его поразительной интуицией кроется банальная ревность? Кароль посмотрелась в висевшее над камином зеркало. Ей было важно увериться в непогрешимости своей прически и легкого, почти незаметного грима. После долгих колебаний она наконец остановилась на светлом выходном костюме, отделанном серебристой вышивкой. Неброский, но одновременно нарядный, он очень шел ей и придавал ее взгляду необыкновенную глубину.
В трубке слышалась негромкая мелодия, которая оставляла надежду на то, что связь не разъединилась.
— Господи, как же долго! — вздохнула Кароль. — Алло! Алло!
— Наверно, про тебя забыли, — заметил Филипп. — Нелепая ситуация.
Еще немного, и он предложит отвезти ее на свидание. Кароль догадывалась, что Филипп готов на любую низость, лишь бы иметь возможность побольше разузнать о ее личной жизни.
— Не вешайте трубку, — прорезался женский голос на другом конце провода.
Кароль оперлась коленом о подлокотник кресла. Как девчонка, подумала она. В последнее время она ощущала в себе необыкновенную легкость. Кароль была уверена, что Рихард не случайно пригласил ее к себе сегодня вечером. Он наверняка знал, что Ксавье все еще в командировке. Конечно, он упомянул, что ждет к обеду нескольких друзей, но из его слов вытекало, что ни Олимпии, ни Марселя Ляшо там не будет: приглашены только незнакомые Кароль люди. Скорее всего, он хочет устроить деловой банкет, и за столом ему нужны красивые женщины, чтобы придать мероприятию некоторый блеск. А вдруг она окажется единственной француженкой среди немцев? Что ж, это было бы даже забавно!
— Машина будет у вас через четыре минуты, — пообещала диспетчер.
Кароль с сияющим лицом положила трубку на рычаг.
— Все в порядке! — объявила она мужу.
Филипп поднялся, чтобы подать ей манто из черной норки. Галантный жест сопровождался зловещим взглядом.
— Ты вернешься поздно?
— Откуда я могу знать, сам подумай! — ответила Кароль и, взглянув на себя в зеркало, поправила пальцем выбившуюся прядь.
Переступая порог квартиры, она испытывала восхитительное чувство мести: с ее уходом за дверью начинались страдания, приступы ненависти, мучительное ожидание. Ей доставляло удовольствие сознавать, что причиной всему этому кошмару была только она одна.
Когда Кароль села в такси, шофер обернулся и спросил:
— Куда едем?
Его физиономия показалась ей простоватой, но ужасно симпатичной. Машина выехала на набережную Малаке, пересекла мост Карусель и свернула направо. Перед Кароль медленно разворачивался фасад Лувра, блеклый и величественный. В окнах первого этажа горел свет, казалось, что во дворец вернулись его прежние обитатели. Должно быть, сейчас там проходит какая-нибудь выставка, подумала Кароль. Вечерний Париж был необыкновенно красив: здания, полные воспоминаний, темные провалы между домами, ослепительный пунктир уличных фонарей. Глядя из окна машины на это сверкающее великолепие, Кароль радовалась каждой новой картинке. Надо отдать должное вкусу Рихарда. Только мужчина экстракласса мог выбрать себе квартиру на острове Сен-Луи — в квартале, где все дышит очарованием старины и покоем. Она впервые ехала к нему домой, и это обстоятельство еще больше подстегивало ее любопытство.
Дом, перед которым остановилось такси, был построен несколько веков назад. Кованая дверь походила на ворота исправительной тюрьмы. Лифт с зеркальными стенками, узкий, как поставленный вертикально гроб, вознес Кароль на пятый этаж. В ответ на ее звонок Рихард сам открыл дверь. Она была взволнована взглядом его холодных голубых глаз. Он поцеловал ей руку, снял с нее манто и провел в просторную комнату с высокими потолками, которая раньше, скорее всего, была мастерской художника. На фоне белых стен выделялись немногочисленные предметы мебели темного массивного дерева. Посредине стоял стол, накрытый на двоих. Ничем не выдав своего удивления, Кароль взглянула на Рихарда.
