— Ты… ты не можешь говорить об этом всерьез! — пролепетал он.
— Конечно, могу, Филипп.
— Но ты едва знаешь этого человека!.. Нельзя быть такой неблагоразумной!.. Сколько ему лет?
— К чему этот вопрос?
— Я хочу знать!
— Нет, Филипп.
— Он моложе? Ровесник Жан-Марка?
— Он мой ровесник.
— Твой ровесник… — прошептал Филипп.
Он почувствовал, как у него сдавило грудь, и решил, что сию минуту умрет от горя. И здесь молодость гонит его и разоряет.
Кароль снова принялась за еду. Как она изящна… Филипп не мог проглотить ни куска.
— Чем занимается твой…
— Он генеральный директор немецкого предприятия по производству станков.
— Так, значит, он немец?
— Да.
— И ты собираешься выйти замуж за немца?
— Для меня не важна его национальность, — ответила Кароль. — Я люблю его.
У нее был одновременно проникновенный и какой-то подавленный вид, словно она признавалась в том, что больна и не способна бороться с болезнью. Кароль выступала сейчас перед мужем бессильной и угнетенной жертвой роковой любви, она почти что просила о снисходительности человека, которому разрывала душу. Теперь главное, думал Филипп, выдержать все до конца. Он закурил, пытаясь собраться с мыслями. Как трудно сохранять внешнее спокойствие с этой адской болью внутри, осознанием, что все потеряно, с готовыми пролиться слезами горечи на губах.
— Полагаю, ты хочешь получить развод как можно быстрее?
— Да, Филипп.
— Это не так просто! У нас есть совместные интересы.
— Какие именно?
— Ну… ты и сама все знаешь… Во всех моих делах ты, в некотором роде…
Кароль одарила его ангельски нежным взглядом.
— Нет, Филипп. Я выше этого. Мне нет никакого дела до адвокатской конторы Эглетьер.
— Так зачем ты прежде угрожала мне?..
— Я боялась: не хотела, чтобы ты меня бросил!
— А теперь не боишься?.. Потому что нашла мне замену!
— Не мучь меня, Филипп! — прошелестела Кароль с улыбкой страдалицы.
Филипп откинулся на спинку стула. Прямо напротив него, в садке, дрались глупые мерзкие прожорливые рыбины, их тела трепыхались в пузырьках воздуха. Он был похож на них. Он тоже бился о стекло.
— А если я откажусь? — внезапно спросил он.
— Откажешься от чего?
— Не захочу дать тебе развод.
Она нахмурилась.
— Это ничего не изменит. В любом случае, в следующую пятницу я уезжаю с Рихардом!
Как же ей нравится без конца произносить вслух имя любимого мужчины!
— Куда вы поедете? — спросил Филипп.
— В Мюнхен.
— А потом?
— Да не все ли равно? Что бы ни случилось, к тебе я не вернусь, Филипп!
Его передернуло: официант сунул ему под нос меню. Какая-то абракадабра из незнакомых названий… Филипп с почти физическим отвращением отложил меню в сторону, отвернулся. Кароль заказала мороженое с ананасами, он решил выпить кофе. Одна из рыбин, отделившись от стаи, медленно проплыла над ракушечным массивом и стремительным броском вернулась в угол, к воздуховоду, где теснились остальные.
— Почему ты хочешь мстить мне?
— О чем ты?
— Ну, раз ты собираешься отказать в разводе, следовательно, задумал что-то.
— А может, я просто не хочу тебя потерять?
Кароль задумалась, потом произнесла почти шепотом:
— Женщину нельзя удержать силой!
Филипп допил кофе, попросил счет и пробормотал:
— Успокойся, я ни в чем не стану вам мешать!
Кароль наклонила голову, глаза ее затуманились. Неужели она расплачется? Нет, справилась с чувствами. Внезапно Филипп подумал, что теперь ему придется подняться и выйти на беспощадный свет дня, встретиться с другими людьми. Все, что в этом полутемном, уютном ресторанчике еще могло показаться диким сном, на улице превратится в жестокую реальность.
— Итак, в пятницу? — спросил он охрипшим голосом.
— Да.
— То есть… через четыре дня?
— Да.
Официант принес на тарелочке сдачу.
Переступив порог, Филипп заморгал, ослепнув на ярком зимнем солнце. Кароль взяла его под руку, приноровилась к его шагам, дружелюбная и притихшая. Он не знал, что сказать. Затянувшееся молчание убивало мысли, иссушивало кровь. Ему даже не было больно. Когда они дошли до угла рю Жак-Калло, он спросил:
— Чем ты сейчас займешься?
— Вернусь домой и отдохну. Хочу быть в форме к приходу детей.
— Детей?
— Ты же знаешь, что они придут сегодня вечером на ужин!
Филипп напрочь забыл об этом. Его охватил гнев. Все против него, ни минуты покоя, никакой надежды на отдых. Принимать родственников в подобный день выше его сил!
— Я отменю ужин.
— О нет! — воскликнула Кароль. — Прошу тебя не делать этого!
— Почему?
— Да потому, что для них сегодняшний день — праздник! И мы не имеем права разочаровывать их!
— Намереваешься сообщить им за столом о нашем будущем разводе?
Кароль посмотрела на Филиппа с состраданием профессиональной сиделки.
— Нет, Филипп. Ты скажешь им сам, позже, когда сочтешь момент подходящим.
— А сегодня вечером мы, что же, станем ломать комедию?
— Я не называла бы это комедией, Филипп. Признаешь ты это или нет, но между нами и твоими детьми существует привязанность, и это очень важно для всех нас…
— Что ж, придется эти связи разорвать! И очень быстро!
— Ты хочешь сказать, что после развода мы не будем встречаться? Что я не смогу видеться с детьми? — спросила Кароль дрожащим голосом.
Вопрос изумил Филиппа. Она остановилась, подняла к нему трагически молящее лицо. Возможно, он не все понял… Неужели она просто попала под власть того человека?.. А что, если в самой глубине ее души действительно живет искренняя привязанность к тем, кого она собирается покинуть? Совершенно неожиданно Кароль превратилась в жертву обстоятельств!
Они снова медленно пошли по улице. До самого дома ни один из них не сказал другому ни слова.
В начале вечера Филипп пребывал в состоянии сомнамбулической раздвоенности. Он присутствовал за столом, слушал, подавал реплики, улыбался, а в душе росло отчаяние, которому не было противоядия. Как обычно, дети говорили без умолку: Даниэль — об учебе, Дани — о ребенке, Николя — о своей школе драматического искусства, Франсуаза — о муже, уехавшем в СССР, и о новой квартире, которую она обустраивала, и все это было бессмысленно и глупо до тошноты. Как Кароль может получать удовольствие от подобной болтовни?!
