Люка, успокоившийся было обещанием архиепископа вылечить Антуана, вновь с тревогой наблюдал за ухудшающимся на глазах здоровьем своего господина. Если во время тяжелого путешествия Антуану помогала поддерживать силы цель достичь Италии, то теперь поход был завершен, и организм, расслабившись, поддался истощению и начал быстро чахнуть и хиреть.
Наконец на пятый день пребывания в палаццо Медичи архиепископ Тосканский объявил Антуану, что все приготовления закончены и они могут приступать к лечению маленького маркиза.
– Мы поедем на виллу, что находится за городом, – негромко вещал монсеньор Антонио, пока слуги паковали необходимый для пусть и короткого, но все же путешествия багаж и быстро сновали с плетеными корзинами, в которых хранилось белье, по залам. – Чудесная вилла, si, райское местечко. – Старик хрипло закудахтал, и старый слуга сразу же поднес к его губам бокал с водой из граненого хрусталя. – Там нас уже ждут. Все готово. Итак, в путь, как говорил великий Вергилий несравненному Данте.
И сеньор, сопровождаемый многочисленной свитой, вместе с Антуаном, позади которого неизменно маячил с грозным видом Люка по прозвищу Мясник, отправился в сторону моря, у берегов которого среди огромного фруктового сада находилась столь расхваленная архиепископом вилла. Ее белоснежные, выложенные мрамором стены Антуан заметил еще издали, когда пути до нее оставалось более полудня. Вилла и вправду походила на рай на земле, утопая в пышной зелени, выросшей на благодатной почве под щедрым итальянским солнцем, уходя ступеньками лестницы в самую бирюзу моря, а верхушкой шпиля маленькой часовенки – в синеву неба. Именно в таком месте, думалось Антуану, я либо обрету вечный покой, либо воскресну, словно Феникс, из пепла, оставшегося вместо сгоревших души и сердца. Как не походили красоты, открывавшиеся с виллы, построенной на небольшом холме, игравшие всеми ярчайшими цветами радуги, на серые и унылые виды всегда сумрачных и грязных улиц Парижа! Место, где располагалась вилла Медичи, окруженная виноградниками, напомнило Антуану его родное Бордо. Он тут же вспомнил матушку, в глазах внезапно защипало, но и тогда ни один мускул не дрогнул на лице юного маркиза, единственного из оставшихся в живых де Ланжей.
Кортеж Антонио Медичи, растянувшийся на добрую половину лье, встречали немногочисленные слуги, выстроившиеся перед виллой и беспрестанно кланявшиеся, пока архиепископ, поддерживаемый со всех сторон слугами, не был снят с коляски и перенесен со всеми предосторожностями внутрь дома. Антуан соскочил было следом за ним, но ноги его подкосились, голова закружилась, в глазах заплясали круги, и он замертво повалился на посыпанную песком дорожку. Подскочивший Люка подхватил тело и на вытянутых руках, расталкивая столпившихся слуг, понес Антуана следом за прадедом в дом.
– Скорее! – кричал он. – Дайте воды! Принесите воды!
Вскоре стараниями подбежавшего на крик личного доктора сеньора Антуан пришел в себя.
– Это голодный обморок, – констатировал пожилой доктор, убирая носовой платок, смоченный нюхательной солью. – Пациент гораздо хуже, чем я ожидал, – сказал он, оборачиваясь к подвезенному в кресле на колесах архиепископу. – Нужно применить радикальное средство.
Старик протянул руку, похожую на лапу хищной птицы, и с неожиданной лаской погладил правнука по ладони.
– Не бойся, милое дитя, все будет хорошо. Мы знаем, что с тобой. Дед Джузеппе, – кивнул он на пожилого доктора, – лечил моего деда, у которого были такие же особенности организма. Он тоже был бризерианцем. – Старик помолчал, а затем загадочным тоном добавил: – И он тоже постепенно перешел на самую изысканную пищу.
Пожилой доктор посмотрел на сеньора, покачал головой и, ничего не сказав, вышел из комнаты, куда положили в спешном порядке Антуана. Архиепископ приказал слуге неотлучно находиться при правнуке и исполнять все пожелания его телохранителя Мясника и выехал на кресле-коляске следом за доктором. Антуан, утомленный путешествием, закрыл глаза и мгновенно заснул. Люка пристроился у дверей и тоже задремал, изредка пробуждаясь и тревожно прислушиваясь к дыханию маленького господина. Изредка до его чуткого уха доносились обрывки разговора слуг, которые обсуждали, почему сеньор Антонио, как только приехал на виллу, сразу же отправил обратно весь свой многочисленный кортеж, а также отпустил на выходной всех слуг, находившихся на вилле.
Наступил вечер. В южных странах темнеет быстро, поэтому Мясник, проснувшись, был весьма удивлен окружавшей его темнотой. С кровати доносилось ровное дыхание спавшего Антуана. Дверь бесшумно отворилась, и на пороге показался силуэт давешнего слуги, которому было поручено исполнять пожелания гостей. Тихим голосом, боясь нарушить покой маленького господина, он сказал Мяснику, что сеньор велел передать, что все готово к лечению юного маркиза и, как только тот проснется, его необходимо будет перенести в дальний зал виллы. Люка кивнул головой, давая понять, что исполнит все в точности.
Небольшой зал, в который Люка внес проснувшегося и отдохнувшего маленького господина, поразил Антуана великолепными фресками, украшавшими потолок и стены. Изображенные на них сцены времен Возрождения вполне соответствовали представлению рода Медичи о райском местечке. Златокудрые бесполые ангелы, Богоматерь с младенцем на руках, осеняющим крестным знамением с потолка собравшихся в зале архиепископа Тосканского, доктора и неизменного пожилого слугу Антонио Медичи, того самого, который доложил сеньору о приходе Антуана и Мясника. Живительными здесь были в почтении склонившиеся у колыбели Иисуса благообразные волхвы, одетые в мантии волшебников, с магическими атрибутами: жезлами, звездными остроконечными шапками и четками в виде человеческих черепов. Художник явно дал волю своей бурной фантазии, изображая их более походившими на чародеев, чем на пастухов, как это требовал канонизированный библейский сюжет.
Пока Антуан, посаженный Мясником в кресло, рассматривал фрески, доктор, получив знак от архиепископа, отошел за ширму, стоящую в конце зала у стеклянных дверей, которые выходили в сад, и вывел оттуда под руку милую девушку. Юное создание, своей свежестью напоминавшее весеннюю зелень, только-только распустившуюся за дверями зала, покорно следовало за доктором к старику и юноше, сидевшим посреди зала со слугами подле себя. Было заметно, что девушка чем-то сильно опьянена, так как она почти не ориентировалась в пространстве, даже глаза ее, полузакрытые веками, закатились, показывая присутствующим ослепительно яркие белки, какие бывают только у жгучих брюнеток. Когда доктор и девушка подошли и стали перед архиепископом, тот придирчиво осмотрел ее, буравя глазами и оценивая светлую шелковистую кожу на руках и шее, молодое лицо без единой складки и свежесть, свойственную лишь юности и недоступную столетним старцам.
Слуга сеньора Антонио уже успел подставить девушке кресло, в которое она по настоянию доктора села, устроив обе руки на грациозно изогнутых подлокотниках.
– Вот, дитя мое, – обратился архиепископ к Антуану, – твое лекарство. Я купил эту юную девицу у ее нищей полуголодной семьи, пообещав сделать из нее хорошую мастерицу-белошвейку при условии, что она является девственницей. В чем Джузеппе сейчас и должен еще раз убедиться. Прошу вас, доктор.
