Вскоре мы причалили к берегу укромной бухты, которую практически невозможно было увидеть с берега. Бухта была чудесной, с мягким песком, озаряемая солнечными лучами и закрытая с противоположной от моря стороны высокой, почти вертикальной скалой, рядом с которой рос густой кустарник, за которым при случае можно было укрыться. Долли, увидев это великолепие, с восторгом выскочила и по колено в воде бросилась к пляжу. Я, предварительно кинув якорь и прихватив с собой купальные принадлежности и корзину с провизией, присоединился к ней.
– Как здесь чудесно! – без конца восклицала Долорес, перебегая с одного края пляжа на другой и обозревая изумительный вид, открывавшийся на пролив.
– В подзорную трубу отсюда можно увидеть берег Франции, – сказал я.
– Правда? Замечательно! – обрадовалась Долли. – Боже, как я люблю Францию!
– Сюда никто не придет, – добавил я. – Мы здесь совсем одни.
Кузина остановилась напротив меня, пристально посмотрела прямо в глаза своим смешливым взглядом и со значением произнесла:
– Признайтесь, сэр Джек, что у вас есть план на сей счет.
– Конечно, – не стал отпираться я, – у меня есть план. Я хотел, чтобы мы позагорали без помех.
– Без помех? – переспросила Долли с серьезным видом, однако же в ее серых глазах так и резвились чертики. – Что ж, это замечательно. Тогда я переоденусь для загорания и плавания.
И она скрылась за кустом. Я же расстелил на песке большое цветное покрывало, положил посередине него скатерть и принялся старательно расставлять припасенные заботливой толстухой Полли угощения. За этим занятием я и не заметил, как сзади ко мне подошла Долорес.
– А ты почему не раздеваешься?
От неожиданности я выронил из рук яблоки и резко развернулся. Представшее передо мной зрелище было настолько неожиданным, что у меня захватило дух, а сердце, наоборот, с силой застучало в груди, отдаваясь в висках. Долорес стояла передо мной совершенно голая, бесстыдно раскинув руки и непринужденно глядя куда-то вдаль. Затем она нарочито медленно перевела взгляд на меня и ласково улыбнулась.
Думаю, не стоит описывать того, что произошло далее между нами, тем более что произошло это столь естественным образом и было настолько волнующим, что я и не помню толком. Помню лишь мои ощущения да весь спектр радуги перед глазами.
Позже, лежа в ее объятиях, я начал постепенно приходить в себя. И тут Долли сообщила мне, что знает о том, что я подглядывал за ней той ночью.
– Ты слишком громко пошевелился, когда я вошла в спальню, – тихо прошептала она мне на ухо.
Ее тело пахло морем, ее цвет был ярко-оранжевым, она меня любила. Вы помните свое состояние, когда предмет вашей страсти отвечает вам взаимностью? Меня до сих пор приводит в трепет это воспоминание.
– Значит, ты делала это специально для меня?! – полуутвердительно спросил я.
Долорес слегка кивнула головой.
– Почему?
– Я люблю, когда на меня смотрят, – просто сказала она и предложила пойти купаться.
Мы купались, потом жадно ели, снова любили друг друга, снова купались, а потом еще долго нежились под солнцем, лежа подле друг друга. Долли призналась мне, что уже давно занимается сексом, так как, во-первых, ей это нравится, а во-вторых, в Индии девочки начинают жить половой жизнью значительно раньше, чем в цивилизованных странах.
– Моим первым мужчиной был наш слуга Ким, – сообщила она.
– Индиец? – изумился я. – Он же грязный!
Долли звонко засмеялась, нежно глядя на меня.
– Ты не поверишь, но индийцы считают англичан грязными и нецивилизованными. Нет, он не был грязным. И у него были замечательные, большие черные глаза с длинными, как у лани, ресницами.
И тут кузина принялась вспоминать Индию, которая с ее слов стала представляться мне чем-то вроде рая земного, тем более что Долли, учитывая случившееся между нами, подробно описывала различные обычаи и прочее, касавшееся отношений между мужчинами и женщинами. Она также подробнейшим образом рассказала, как в Индии удовлетворяются похоть и различные желания мужчин. Я был возбужден ее рассказами. Но по-настоящему я возбудился, когда Долорес поведала мне страшный обычай, который заставляет жену, чей муж умер, добровольно или по принуждению ложиться рядом с ним в погребальный костер.
– Я сама была однажды свидетельницей того, как молодую женщину насильно связали и уложили рядом с мужем, – рассказала она, сделав при этом большие от ужаса глаза, – и родственники подожгли под ними костер, а эта женщина так громко кричала, хотя ей перед этим дали гашиш.
Тела еще долго крючило, и смрад стоял жуткий, а все стояли и смотрели.
Не в силах более сдерживаться, я вновь занялся с Долорес любовью – так меня возбудила эта история.
Лишь поздним вечером, уставшие до изнеможения, но чрезвычайно довольные, мы вернулись в усадьбу. Наша идиллия продолжалась еще два дня, а на третий разразился скандал. Все произошло столь стремительно, что, если б не последовавшая через несколько лет находка – переписка Анны со сводным братом, – я так и не понял бы, что послужило причиной таких решительных действий со стороны моих родителей.
Тогда в моду вошло новое салонное развлечение – разглядывать большие альбомы с гравюрами. Отцу, который хотел прослыть среди местных аристократов ценителем и тонким знатоком красоты и искусства, как раз прислали из Пруссии такой альбом с прекрасными гравюрами малоизвестного в Англии художника Адольфа Кайцера. Мы с Долорес уютно устроились в главном зале, во время приема гостей всегда открытом, и принялись с увлечением разглядывать альбом, поминутно отвлекаясь, чтобы поцеловаться. Время текло незаметно, мы сидели тихо, словно мыши, однако же Долли, чья ирландская часть крови, доставшаяся ей от тетушки Аделаиды, не давала ей долго усидеть на одном месте, вскочила и, подобрав юбку, принялась вышагивать перед картинами итальянских мастеров, висевших на стенах зала. Как вы помните, на этих картинах были изображены довольно фривольные сцены игр фавнов и нимф. Они столь сильно будоражили воображение красавицы, что та, не задумываясь о последствиях, накинулась на меня и принялась ласкать, стараясь возбудить. Сама же кузина была настолько возбуждена, что даже сразу не услышала грозный окрик внезапно вошедшей в главный зал Анны:
– Что здесь происходит?
Долорес отшатнулась от меня, оправляя юбку и застегивая легкий летний корсет.
– Мисс, да как вы смеете?
Мать с каменным лицом направилась к нам. В этот же самый момент из другой двери выкатил на коляске дедуля. Лицо старикана прямо-таки сияло от распиравшего его изнутри восторга. Он, совершенно не обращая внимания ни на испуг, явно читавшийся на наших лицах, ни на грозное выражение лица Анны, подъехал к креслам и гордо произнес:
– Анна, дети мои, я должен сообщить вам замечательное известие. Я женюсь. Алели, дорогая! – позвал он в коридор своим хриплым голосом. Оттуда тотчас же вышла такая же счастливая тетя Аделаида. – Прошу, моя невеста.
