Итак, теперь весь мой день был расписан, словно бы я был не человеком, а автоматом, вроде тех, которые стоят теперь в аптеках на прилавках и куда продавцы прячут деньги, вырученные от продажи лекарств. Днем я усердно штудировал медицину и анатомию, посещая лекции и морги, вечер проводил в клубе, а ночью отправлялся с приятелями, сэром Джорджем Мюрреем-младшим и Малышом Саймоном, развлекаться в театры или же на балы, которые королева Виктория, чрезвычайно любящая танцевать, открывала чуть не каждую неделю.
* * *
Вечером сэр Джордж Мюррей-младший, как мы и условились заранее, заехал за мной в своей карете, совсем недавно приобретенной, которой он чрезвычайно гордился, точно так же, как я гордился только что обставленным особняком. Я уже ждал его появления, одетый, как это и предписывалось ритуалом, в обычные брюки и широкую льняную рубаху белоснежного цвета с открытым воротом. Рубаха, заправленная в брюки, была перевязана ярко-красным поясом. Кроме того, в руках я имел сложенный фартук и нарукавники, символы вольных каменщиков.
Оглядев меня с ног до головы, Джимбо, сам одетый, словно денди, в прекрасную фрачную пару, с таким же, как у меня, красным поясом, подчеркивающим его тонкую талию, и венчавшей манишку белой бабочкой, удовлетворенно кивнул головой. Я завернулся в широкий плащ, и мы, усевшись в карету, отправились на мое первое собрание братства вольных каменщиков.
Подъехав к зданию и выйдя из кареты, Джимбо направился не к главному входу, через который мы обычно заходили в клуб, а к неприметной дверце, что находилась в торце дома. Подойдя к дверце и еще раз оглядев меня с ног до головы, Мюррей-младший громко хмыкнул и, взяв в руку бронзовый молоток, висевший у двери, три раза несильно стукнул. Из-за дверцы тотчас же раздался глухой голос:
– Кто просится войти?
– Открой, брат-привратник, – сказал Джимбо. – Это брат Джордж.
– Кто просится с тобой, брат Джордж?
– Новоприбывший Джек. Архитектор знает о его просьбе.
Дверца раскрылась, пропуская нас в полумрак длинного коридора, уходившего в подвал здания клуба. Мы с Джимбо медленно двигались следом за братом-привратником, который шел впереди, высоко держа над головой горящий фонарь, освещавший путь. Я огляделся. Стены коридора были разрисованы на манер египетских пирамид множеством иероглифов и картинами, изображавшими смерть фараона, изготовление мумии, ритуальное путешествие души фараона в царство Осириса и подземный суд, на котором судилась душа. Боги с головами крокодила и птицы вели душу в подземное царство, где над ней совершался суд с непременным взвешиванием на огромных весах, на одну чашу которых садилась душа умершего, а на другую жуткие египетские боги клали плохие дела, совершенные фараоном при жизни. Если чаша с плохими делами перевешивала чашу с сидящей душой, то фараона ждал ад. Я догадался, что наше путешествие олицетворяет спуск к центру земли. Словно в подтверждение моих мыслей откуда-то сверху раздался утробный голос:
– Кто спускается в подземный мир, брат-привратник?
– Брат Джордж и новоприбывший Джек, – сказал брат-привратник.
– Что ищет новоприбывший?
– Он ищет истину.
– Что ждет новоприбывшего?
– Его ждет смерть, – зловеще заявил брат-привратник.
Как мне показалось, мы спустились довольно-таки глубоко, шли мы чрезвычайно медленно, поэтому ощущение времени у меня притупилось. Наконец вдали показался свет, который, как я рассмотрел, подходя все ближе, шел от точно такого же фонаря, что нес в руках брат-привратник, укрепленного над большой двухстворчатой дверью. Подойдя к двери, брат-привратник остановился и выразительно взглянул на Джимбо. Мой университетский товарищ быстрым движением накинул на себя фартук, натянул нарукавники, а затем повязал мне на глаза повязку.
– Сейчас ты умрешь, новоприбывший, – сообщил мне на ухо брат-привратник и раскрыл двери.
Мне в нос ударил тяжелый аромат множества горевших курильниц с ладаном. Джимбо, крепко держа меня за руку, ввел в комнату.
– Кто сей неофит, пришедший к нам из южных ворот? – услышал я голос над собой.
– Это новоприбывший Джек, желающий пройти посвящение.
– Убейте же его для его же блага! – раздался надо мной грозный голос.
И тотчас множество жал уткнулось в мое тело со всех сторон. Я оказался в круге нацеленных в меня шпаг.
– Он умер? – раздался голос сверху.
– Да, архитектор, – услышал я рядом голос Джимбо.
– Кладите неофита в гроб.
Шпаги тотчас убрались, и чьи-то руки заботливо уложили меня на спину. Тело мое накрыли тряпицей, служившей, по всей видимости, саваном. Затем незнакомый голос зачитал краткую историю Хирама, которую все знают, поэтому я не буду приводить ее здесь. После меня вновь поставили на ноги.
– Неофит, – раздался тот же голос, – тебе надобно встать в центре ложи, преклонить колено и вознести молитву.
После того как я все исполнил, голос продолжил:
– Да пребудет имя твое, Создатель, залогом святости сего собрания. Убогий соискатель, во тьме пребывающий, он явился в это место по доброй воле.
Услышав последнюю фразу, я подхватил:
– Я жажду причаститься тайн и даров высоких.
– На кого уповаешь ты всей душою в час тяжкий?
– На Создателя, – ответил я.
– Произнеси же слова клятвы, – потребовал невидимый незнакомец.
– Клянусь хранить тайны Братства. А если я нарушу тайну Братства, да перережут горло мое, да вырвут грешный мой язык, да средь песков похоронят тело мое, словно пса безродного! – громко воскликнул я слова заранее заученной клятвы, которую за день до этого события передал мне Джордж.
– Новый брат наш да узрит свет! – крикнул незнакомец, срывая с моих глаз повязку.
Я огляделся. Я стоял в центре большого круглого зала, поддерживаемого двенадцатью колоннами. Кругом у стен стояли удобные кресла, в которых сидели братья-масоны, хлопающие мне, своему новоиспеченному брату. Я огляделся и улыбнулся. Почти все братья были мне уже знакомы по клубу, многих я также встречал на великосветских балах, а с некоторыми из них учился в Оксфорде.
С этого момента дела мои резко пошли в гору. Так как я имел сильную тягу к медицине, то вскоре обогнал всех других слушателей. Преподаватели стали выделять меня и, видя подобное стремление к познаниям, старались заниматься со мной более остальных. Мой титул нисколько не смущал их в занятиях, мне прочили блестящее медицинское будущее.
В светской жизни я также преуспел. Вскоре я заделался настоящим денди и заблистал, подобно ночным звездам на небосводе, таким же ярким и холодным, как я, в лучших салонах Лондона, чьи хозяева наперебой старались заполучить меня к себе, так как мое присутствие гарантировало изысканность и блеск их собранию.
