Эти показания, как и следовало ожидать, были почти по всем пунктам подтверждены еще одним свидетелем (если, конечно, его можно считать таковым) – юным Джеймсом Реном. Иных очевидцев у суда не было: миссис Уильямсон лишилась рассудка, а негры из домашней прислуги, сами понимаете, в свидетели не годятся. Юный Джеймс Рен поначалу утверждал, будто видел само исчезновение, но перед судьей он на этом уже не настаивал. Никто из рабов, что были на поле, куда направлялся Уильямсон, не видели его вообще, а тщательнейшие поиски по всей плантации и вокруг нее не дали никаких результатов. В той части страны чернокожие издавна и по сей день рассказывают друг другу великое множество нелепых и ужасных вымыслов, но мы здесь пересказали лишь то, что по этому делу стало известно доподлинно. В конце концов суд постановил считать Уильямсона умершим, и все его состояние, согласно закону, было поделено между наследниками.
Прерванный бег
Джеймс Барн Уорсен жил в Лемингтоне, что расположен в английском графстве Уорикшир. Он держал небольшую сапожную лавку в начале дороги, ведущей к Уорику. Друзья – такие же простые люди, как и сам Уорсен, – считали его добрым и честным малым, хотя он, как и многие англичане этого сословия, алкоголя не чуждался. А выпив, способен был поспорить на что угодно и о чем угодно. Вот и в тот раз, приняв за воротник, Уорсен расхвастался, какой он прекрасный бегун да как он вынослив, и результатом стало совсем уж противоестественное пари. Он поспорил на соверен, что одним духом пробежит до Ковентри и обратно, то есть больше сорока миль. Дело было 3-го сентября 1873 года. Уорсен решил побежать тотчас же, а человек, с которым он побился об заклад – его имени никто не запомнил – отправился следом. К нему присоединились Барэм Уайз, торговец холстом, и фотограф Эмерсон Барнс. Поехали они, надо думать, на какой-нибудь повозке или в фургоне.
Первые несколько миль Уорсон бежал легко и ровно, не проявляя ни малейших признаков усталости. Он и в самом деле был в хорошей форме, да и выпил не так уж много, чтобы это сказалось на его выносливости. Сопровождающие ехали чуть позади и подбадривали его дружескими шутками, да и сами были весьма воодушевлены. И вдруг прямо посреди дороги, менее чем в дюжине ярдов от повозки, буквально на глазах у приятелей – ведь все трое смотрели только на него – Уорсон споткнулся, нырнул вперед головой, испустил ужасный крик и пропал! Не упал, нет, – просто исчез, не успев коснуться земли руками. Никаких его следов так и не нашли.
Какое-то время нерешительно потоптавшись вокруг места происшествия, троица вернулась в Лемингтон. Когда они рассказали эту удивительную историю, их тут же взяли под стражу. Но все трое считались в городке вполне респектабельными людьми, во вралях никогда не числились, а во время необычайного происшествия были вполне трезвы. Никаких улик, которые могли бы опровергнуть их рассказ, повторенный, кстати сказать, под присягой, не нашлось ни тогда, ни потом. Правда, общественное мнение подданных Соединенного Королевства разделилось – многие называли это сущей небылицей. И то сказать: уж если этим троим и хотелось что-то скрыть, они избрали едва ли не самый причудливый способ из всех, какие могут прийти в голову человеку в здравом уме.
Следы Чарльза Эшмора
Семейство Кристиана Эшмора состояло, помимо него самого, из его матери, жены, двух взрослых уже дочерей и сына шестнадцати лет от роду. Все они долгое время жили в городке Трой, что в штате Нью-Йорк, и пользовались там хорошей славой, свидетельством чему – множество людей, которые считали себя их друзьями. Наверное, некоторые из них, читая эти строки, впервые услышат о необычайной участи юноши. Из Троя Эшморы в 1871-м или 1872-м году переехали в Ричмонд, штат Индиана, a еще через год или два купили ферму неподалеку от Куинси, штат Иллинойс, и поселились там. Вблизи от их жилища бил чистый студеный родник, так что у Эшморов и летом, и зимой было вдоволь свежей воды.
Вечером девятого ноября 1878 года, приблизительно в девять часов, когда вся семья сидела у очага, юный Чарльз Эшмор взял оловянное ведро и отправился к роднику. Поскольку он долго не возвращался, домашние забеспокоились, и отец, подойдя к двери, громко позвал его, но ответа не получил. Тогда он зажег фонарь и с Мартой, старшей своей дочерью – она непременно хотела пойти – отправился на поиски сына. Недавно выпал свежий снег и укрыл тропинку, но следы юноши отпечатались на нем ясно и отчетливо. Пройдя чуть больше половины пути к роднику – ярдов семьдесят с небольшим, наверное – отец остановился, поднял фонарь над головой и пристально вгляделся в темноту.
«В чем дело, папа?» – спросила девушка.
А дело было вот в чем: следы юноши резко обрывались, впереди лежал чистый, нетронутый снег. Последний след был столь же отчетлив, как и все остальные, отпечатались даже шляпки сапожных гвоздиков. Мистер Эшмор прикрыл фонарь шляпой и взглянул вверх. Звезды сияли вовсю, на небе не было ни облачка, так что не приходилось думать, будто следы впереди занесло каким-то странным снегопадом, так четко отграниченным. Приняв далеко в сторону, чтобы поискать следы потом, мистер Эшмор двинулся к роднику, следом за ним – перепуганная дочь. О том, что они только что видели, они не перемолвились ни словом. Родник же оказался затянут льдом, из чего ясно было, что последние несколько часов никто к нему не приходил.
Возвращаясь домой, они заметили, что и вокруг цепочки следов снег совершенно нетронут. И справа, и слева.
Утром, когда рассвело, ничего нового не открылось. Наоборот, все укрыл безупречно гладкий снежный покров.
Четырьмя днями позже измученная переживаниями миссис Эшмор пошла к роднику за водой. Возвратясь, она сказала, что в том месте, где прерывались следы Чарльза, слышала его голос. Она снова и снова звала сына, ходила вокруг, поскольку голос доносился то с одного направления, то с другого, и наконец сдалась, побежденная усталостью и горем. Когда ее спросили, что именно говорил Чарльз, она не смогла ответить, хотя и настаивала, что слышала его голос совершенно отчетливо. Через краткий промежуток времени уже все семейство собралось у того места, но никто ничего не услышал, а потому сочли, что это была галлюцинация, вызванная нервным расстройством, вполне естественным при таком потрясении. Но еще несколько месяцев голос время от времени слышали как домашние Эшмора, так и люди посторонние. Все говорили, что это голос Чарльза, тут ошибки быть не могло, все соглашались, что слышится он хотя и вполне отчетливо, но слабо, словно доносится откуда-то издалека. Но никто так и не смог ни понять, откуда он идет, ни разобрать хоть одно слово. Периоды тишины становились все продолжительнее, голос все слабел и отдалялся, и к середине лета затих совершенно.
