Наконец до Джобса дошло. Он понял, что обжалования не будет и что реальность не искажается. Он расплакался и стал звонить всем подряд: Биллу Кэмпбеллу, Джею Эллиоту, Майку Мюррею и другим. Джойс, жене Мюррея, как раз звонили из-за океана, когда ее разговор прервал оператор, объяснив, что это крайняя необходимость.
— Надеюсь, это действительно важно, — сказала она оператору. И услышала в ответ голос Джобса:
— Еще как важно.
Когда Мюррей подошел, Джобс плакал.
— Все кончено, — сказал он и повесил трубку.
Мюррей заволновался, как бы Джобс в подавленном состоянии чего-нибудь не натворил, и перезвонил. Никто не ответил. Тогда Мюррей поехал в Вудсайд. Он постучал в дверь, но никто не открыл. Обойдя дом, он дотянулся до окна и заглянул в спальню. Джобс лежал на матрасе в практически пустой комнате. Он впустил Мюррея, и они проговорили чуть ли не до рассвета.
Среда, 29 мая. Джобс наконец получил кассету с фильмом «Паттон» и посмотрел его в среду вечером, но Мюррей отговорил его затевать новую битву. Он убедил Джобса прийти в пятницу, когда Скалли будет объявлять план реорганизации. Других вариантов все равно не оставалось — лучше сыграть роль хорошего солдата, чем генерала-предателя.
Перекати-поле
Джобс незаметно вошел в аудиторию и остановился в последних рядах, наблюдая, как Скалли объясняет войскам новый порядок битвы. На него косились. Но здоровались далеко не все, и никто не подошел публично выразить симпатию. Он, не мигая, смотрел на Скалли, который и годы спустя вспоминал «презрительный взгляд Стива». «Это было нестерпимо, — говорил он, — как рентгеновские лучи, пронизывающие тебя насквозь, до самой мягкой, смертельно уязвимой точки». На мгновение, стоя на сцене и делая вид, будто не замечает Джобса, Скалли вспомнил их дружескую поездку годом раньше в город Кембридж (штат Массачусетс) к изобретателю Эдвину Лэнду, герою Джобса. Его прогнали из им же основанной компании Polaroid, и Джобс с отвращением говорил Скалли: «Он всего лишь потратил несколько вшивых миллионов, а они отобрали у него его собственную компанию». Скалли понимал, что теперь он отбирает компанию у Джобса.
Скалли продолжил свое выступление, по-прежнему игнорируя Джобса. Дойдя до организационной схемы, он представил Гассе как нового главу объединенных производственных подразделений Macintosh и Apple II. На схеме был маленький одинокий квадратик с надписью «председатель», не соединенный линиями ни со Скалли, ни с кем-либо еще. Скалли вскользь упомянул, что Джобсу отведена роль «генератора общих идей», но никак не отметил его присутствие. Раздались жидкие аплодисменты.
Херцфельд узнал новости от одного друга и впервые после увольнения приехал в центральный офис Apple. Ему хотелось выразить соболезнования остаткам своего старого коллектива. «Для меня все еще было непостижимо, как совет директоров мог выгнать Стива, который, невзирая на все его недостатки, был душой и сердцем компании, — вспоминал Херцфельд. — Несколько человек из Apple II, которых раздражало высокомерие Стива, выглядели страшно довольными, кто-то надеялся в этом переполохе продвинуться повыше, но большинство сотрудников Apple были мрачны, печальны и тревожились о будущем». Поначалу Херцфельд думал, что Джобс согласится основать AppleLabs, в таком случае он готов был вернуться и снова работать вместе. Но судьба распорядилась иначе.
Несколько следующих дней Джобс безвылазно сидел дома, с закрытыми ставнями и включенным автоответчиком, пуская к себе только свою подругу Тину Редсе. Он целыми часами слушал записи Боба Дилана, особенно The Times They Are a-Changin. Шестнадцать месяцев тому назад, представляя Macintosh акционерам Apple, он цитировал второй куплет этой песни, который заканчивался ободряюще: «Кто сейчас проиграл, / Тот потом победит…»
В воскресенье вечером прибыла «спасательная бригада» из бывших соратников по Macintosh во главе с Энди Херцфельдом и Биллом Аткинсоном. Джобс не сразу, но все-таки открыл дверь и провел гостей в комнату рядом с кухней, одно из немногих помещений с мебелью. Он заказал на дом вегетарианскую еду, а Редсе помогла накрыть на стол.
— Итак, что случилось-то? — спросил Херцфельд. — Все действительно так плохо, как кажется?
— Нет, все еще хуже, — скривился Джобс. — Гораздо хуже, чем ты можешь себе представить.
Он обвинил Скалли в предательстве и заявил, что без него, Джобса, компания обречена. Он жаловался, что его нынешняя должность председателя — это одно название. Его перевели из прежнего офиса в маленькое полупустое здание, которое он окрестил «Сибирь». Херцфельд перевел разговор на старые добрые времена, и они принялись вспоминать о прошлом.
Как раз на этой неделе Дилан выпустил новый альбом, Empire Burlesque, и Херцфельд принес пластинку, которую они слушали на великолепном проигрывателе Джобса. Самая запоминающаяся песня, When the Night Comes Falling from the Sky, с ее апокалиптическим настроем, вроде бы весьма подходила для вечера, но Джобс остался недоволен. Она звучала почти в стиле диско, и он угрюмо стал доказывать, что начиная с Blood on the Tracks Дилан катится вниз. Тогда Херцфельд поставил последнюю песню, Dark Eyes. Она была акустическая, Дилан играл один, на гитаре и губной гармошке. Херцфельд решил, что медленная и печальная мелодия напомнит Джобсу его любимого раннего Дилана. Но Джобсу и она не понравилась, так что он отказался слушать остальные композиции альбома.
Его чересчур болезненная реакция вполне понятна. Ведь Скалли в известном смысле заменил ему отца, равно как и Майк Марккула и Артур Рок. И в одну неделю все трое от него отреклись. «Это оживило глубоко запрятанные, подсознательные воспоминания о том, как его бросили при рождении, — объяснял его друг и адвокат Джордж Райли. — Это тайная часть его личной мифологии, очень важный для него момент самоопределения». Когда от него отвернулись и Марккула, и Рок, он вновь почувствовал себя брошенным ребенком. «Меня как будто поколотили, дух вон вышибли, я даже вздохнуть не мог», — вспоминал Джобс много лет спустя.
Особенно тяжело ему было утратить поддержку Артура Рока. «Артур был мне как отец, — говорил потом Джобс. — Он взял меня под крыло». Рок рассказывал ему про оперу, он и его жена Тони приглашали Джобса к себе в Сан-Франциско и Аспен. Джобс, который не умел делать подарков, иной раз преподносил что-нибудь Року — например, привез ему плейер Sony из Японии. «Помню, мы как-то ехали по Сан-Франциско, и я сказал про здание Банка Америки: «Боже, какой ужас». А он ответил: «Нет, оно великолепно». И принялся поучать меня, и конечно же он был прав». Много лет спустя у Джобса навернулись слезы на глаза, стоило ему затронуть эту тему: «Он предпочел мне Скалли. Это меня просто убило. Я никогда и подумать не мог, что он меня бросит».
И вдобавок ко всем горестям его любимая компания переходила в руки человека, которого он считал идиотом. «Хорошо, совет решил, что я не гожусь на должность руководителя, это их право, — говорил он. — Но они допустили ошибку. Решения по поводу меня и по поводу Скалли им следовало бы принимать по отдельности. Пусть, по их мнению, я был не готов управлять Apple, но надо было уволить и Скалли тоже». Его личная обида постепенно проходила, но осталась злость на Скалли и чувство, что тот его предал. Их общие друзья пытались сгладить отношения. Как-то летом 1985 года Боб Меткалф, сотрудник Xerox PARC и один из изобретателей Ethernet, пригласил их обоих в свой новый дом в Вудсайде. «Это было чудовищной ошибкой, — вспоминал он. — Джон и Стив прятались друг от друга по углам и не обменялись ни единым словом. Я понял, что это не в моих силах. Стив — настоящий гений, но с людьми иногда ведет себя как полный псих».
