– Не знаю, что вы сделали с собаками, – сказал он. – Но лучше не натравливайте. Не люблю убивать. Собак…
Мария подняла руки. Неохотно, медленно.
Но этот и впрямь умел убивать. Он провел свою грань между Добром и Злом, и очень трудно было ее сместить…
Гамлет не выдержал.
Слишком многое сместилось в простеньком собачьем сознании в этот день. Хозяин, тот, кому он был безраздельно предан, уже умер. Новый хозяин, так ненавистно любимый, молчал. И Главный Хозяин в его теле притих, скрылся в мягких, теплых глубинах женского тела.
А тот, кто прежде был другом, стоял с железом в руках, и пот его пах смертью, и обрывки приказов крутились в голове собаки, никогда не знавшей грани между Добром и Злом…
Ринат встретил прыгнувшего ротвейлера длинной очередью. Псу разнесло в клочья голову и оторвало лапу. Он упал к ногам охранника – дергающийся комок окровавленной плоти.
– Вас я убью с большим удовольствием, – прошептал Ринат. У него перехватывало дыхание. – Сучки! Ты зачем его напустила?
– Это не я, – быстро сказала Мария. – Он сам!
Порой все зависит от случайности. Сейчас остервеневший охранник мог срезать их одной очередью.
И не будет сил, чтобы исцелить Анну – и себя.
– К стене, бляди!
Он зря дал волю гневу.
помоги мне, Добро…
– За что ты ругаешь нас? – сказала Мария, послушно отступая к стене. – За что? Разве мы виноваты…
Ствол пистолета посмотрел ей в глаза.
– …что ты предал женщину?
Короткая боль в его глазах.
– Ты думал, она изменила тебе? Ринат… тебя зовут Ринат? Ее звали Диной. Динка! Колокольчик! Ты так ее звал, правда?
В глазах охранника вспыхнуло безумие.
– Я знаю, знаю это, мальчик мой! Тебя убедили, мать и отец говорили одно и то же – и ты поверил… Она не изменяла тебе, Ринат. Она любила тебя. До сих пор любит. Ты всем был для нее, поверь! Два года ты был рядом со смертью, а она ждала! Она знала сладость любви, но только твоей! Друзья и родные – ты решил поверить им? Ты наслушался опытных мужчин в казармах? Дурачок, половина из них никогда не знала женщины! Она была верна тебе, мальчик! Ты оттолкнул ее. И теперь ненавидишь нас… Я знаю, я чем-то похожа… Ты предал свою любовь, так вправе ли ты убить нас?
– Нет… – прошептал-простонал охранник.
– Ты мог бы исправить все, но уже поздно. Поздно! Она не любит его, но их ребенок уже живет на земле. Она назвала его твоим именем, мальчик. Ты убил в ней любовь навсегда…
Движения Рината были плавными, словно замедленная съемка балетного па. Он кувыркнулся, утыкаясь лицом в лужу собачьей крови.
– Не убивай любовь, – опуская руки, сказала Мария. – Ты сам виноват, мальчик. Ты считал свое сердце каменным… Оно не камень. Сейчас…
– Ненавижу тебя!
Она повернулась к Анне, забыв об охраннике.
– Я лишь дала ему грань – между Добром и Злом. Он сам виноват, Аня…
– Я знаю, по какую сторону грани стоишь ты.
Даже без ненависти. Даже без страха.
Анна Корнилова тоже перешла грань.
– А ты, сестра моя… Достойна ли ты жить? – спросила Мария. Сердце ее тоже разрывалось от боли. Но она крепче охранника. Она выдержит эту боль – во имя Добра.
Во имя свое.
– Нет, недостойна. Я привела тебя в мир.
Ну почему у нее нет страха в глазах?!
– Анна, не говори так…
– Я ненавижу тебя!
2
Дверей было три, Шедченко выяснил это еще в первый день.
Киллер не станет бить окна, рискуя нарваться на пулю. Это он просто знал.
Через ту дверь, что коротким коридором соединена с гаражом, убийца тоже не пойдет. Слишком много углов и поворотов, за которыми может ждать засада. Киллеру неведомо, что в доме остался один-единственный охранник.
Шедченко стоял в маленькой комнате, пустой и гулкой, невесть для чего предназначенной. Может быть, для таких засад? Две двери, выходящие в два коридора. Куда бы ни ринулся убийца – в главный вход или через служебную дверь, – Николай услышит.
Куда легче было бы, имей Заров нормальное оружие. Даже в неумелых руках хороший пистолет способен убивать.
Но они не успели позаботиться о такой мелочи… И теперь писатель был лишь шестеркой. Хорошо хоть, козырной шестеркой, Николай позаботился об этом.
Где-то в уголке сознания он вел отсчет времени. Визирь вызвал помощь наверняка. Едва убедился, что его охрана ничего не стоит. Значит, осталось минут пять на операцию и минут десять на отход.
Машину надо было придержать, поторопилась Мария…
Карамазов пинком распахнул дверь. Хорошо, что не заперта, – меньше шума. Есть ли внутри охрана?
Он шел по коридору, пытаясь уловить шорох за дверями, чуть покачивая стволом, чтобы не расслабились руки. Визирь был рядом, и писатель был рядом, и полковник – он их чувствовал, но слишком слабо, чтобы уловить направление. Чужая сила противостояла ему, страшная сила, враждебная и опытная. Ему нужна была помощь в этом лабиринте незнакомого дома, хотя бы немного помощи…
– Стреляй! – шепнула Тьма. – Стреляй!
Это походило на визг, приглушенный расстоянием, но все еще громкий, режущий, отчаянный. Вопль, пробившийся сквозь чужую силу, настигший его в последнюю секунду.
Куда стрелять? Коридор был пуст!
– Стреляй… – простонала Тьма, исчезая.
Он нажал на спуск, не размышляя, повинуясь знакомому голосу, мольбе. Через него Тьма пришла в мир – она будет его защищать.
Пули пробили дверь в конце коридора в тот миг, когда она начала отворяться. Шедченко уже изготовился к стрельбе, Карамазов опередил его на доли секунды. Свинец прошил полковника, и тот взмахнул руками, роняя оружие, цепляясь за косяк нелепо и неуклюже, словно решив изображать мишень до конца. Илья даже вскрикнул от восторга, от нежданного прикосновения удачи. Самый опасный из врагов выведен из игры.
И новый вопль Тьмы он услышал слишком поздно.
Дверь за его спиной распахнулась, и краем глаза увиденный человек вскинул руку с оружием. Карамазов начал поворачиваться, приседая. Писатель не умеет стрелять, он промажет!
Раздался выстрел, и струя газа ударила в лицо.
Проклятие!
Это было так нелепо – корчиться на полу от выстрела из газового пистолета, царапать скрюченными пальцами истекающие слезами глаза, не в силах ни прицелиться, ни спустить курок. Заров не смог бы попасть в него боевым патроном. Но слезоточивый газ не требует меткости.
