Вороны вспорхнули и с хриплым карканьем взмыли в небо черной пургой, заслонившей серебристый лунный серп. Птицы толкали вампиров, хлестали их крыльями, гнали к краю. Конрад сделал еще шаг и расстегнул плащ. Упавшую ткань мгновенно подхватил и унес ветер.
— Я отдавал тебе предпочтение, Волк, я доверял тебе. Я обращался с тобой как с братом.
— Ты хочешь сказать, что пользовался мною как орудием, способным сделать то, что тебе не под силу. Ты желал, чтобы я убрал тех, кого ты боишься, укрепил твой авторитет, став наемным убийцей? В моем мире такие отношения не считались братскими.
— В твоем мире? Ты говоришь так, будто мы существуем в разных реальностях. Нет, Йерек. Твой мир — это мой мир. — Волк мотнул головой, отрицая справедливость слов Конрада. — Ты похож на меня больше, чем осознаешь, брат. Вместе мы достигнем великих свершений.
— В убийстве нет величия.
— На моей стороне ты можешь заполучить мир.
— На твоей стороне я могу уничтожить мир, вот в чем разница.
Что ж, это была правда.
— Значит, Скеллан не ошибся, ты потерял вкус к убийству. Что же за зверем ты стал, Йерек? Потому что ты определенно больше не Волк.
— Я не тот Волк, которым был, но и не тот Волк, которого ты хочешь видеть. Я разрываюсь надвое, я разорван.
— Тогда это ты дурак, Йерек, потому что можешь быть лишь убийцей, как скорпион бывает только скорпионом, ягненок — ягненком, а ворон — вороном. Такова их природа — и твоя тоже. Отвергать это — значит отвергать свою сущность, отвергать свою душу.
— У меня нет души, наш ублюдок-отец похитил ее у меня! — Внезапная ярость Йерека ошеломляла.
И Конрад понял.
— Ты ненавидишь его, да? Ненавидишь за то, что он сделал, и повернул бы все вспять, если бы мог. Ты отказался бы от его дара, пожертвовал бы силой, которой он благословил тебя, жизнью, данной тебе, и вернулся бы копаться в грязи, как какая-нибудь сентиментальная свинья.
— Я не ненавижу его. Хотел бы ненавидеть, но ненависть — это чувство, а я утратил их все, даже такие. Я убил бы его, если бы мог. Я хотел бы увидеть землю очищенной от проклятия его существования.
— Ты убьешь меня. — Конрад не спрашивал, он утверждал. — Что ж, Волк, я был прав, когда называл тебя своим правдосказом, хотя мне и не нравится правда, преподносимая тобой сейчас. Прощения не последует, и о доверии речь уже не идет. Ты понимаешь, что это означает, не так ли? — Освещенное луной лицо Конрада исказилось, преображаясь, — зверь в нем поднимался на поверхность.
Он кинулся на Йерека раньше, чем Волк успел среагировать, разрывая лицо бывшего советника когтями. Йерек вскинул руки, защищаясь, и его обожженная ладонь, заклейменная руной амулета, охранявшего могилу верховного теогониста, коснулась щеки Конрада. Граф-вампир отпрянул, словно ужаленный, и крик его расколол ночь надвое. Рыча, он припал к черепице, и Йерек получил возможность отдаться своему монстру, натянуть его личину. Только тогда танец начался всерьез.
Кружащиеся над головами соперников вороны одобрительно каркали.
Конрад прыгнул, оттесняя Йерека к краю крыши. Йерек грудью встретил нападение и ответил на удар, поймав кулак противника и оказавшись с ним нос к носу, так что зловонное дыхание безумного графа обожгло кожу Волка. Ребро ладони Йерека вонзилось в горло Конрада. Живого человека такой прием убил бы немедленно, задушил бы его, ибо перерубленная трахея уже не поставляла легким бесценный воздух. А так разве что голова Конрада дернулась, клыки впились в кисть Йерека и прочертили на ней глубокие борозды.
Ловким поворотом предплечья граф-вампир разорвал хватку Волка, и, пока Йерек пытался вернуть преимущество, Конрад яростно боднул Йерека лбом в лицо, ломая неприятелю нос. Волк невольно попятился. Конрад с головокружительной быстротой провел хитрую комбинацию: выпад левой, в висок, и правой, в почки, и еще раз левой — в центр зияющей раны, бывшей только что лицом Волка.
Йерек отпрянул, отчаянно размахивая руками и пытаясь отразить новый удар.
Конрад пригнулся, и каблук его опустился на сухожилия под коленом Волка. Йерек рухнул в опасной близости от края крыши.
Пощады Волку не будет.
Конрад ринулся вперед.
Стая обезумевших птиц кружила над парой.
Черепица трещала и раскалывалась, и вот уже нога Йерека повисла над пустотой. Волк ухмыльнулся разорванным ртом, отнимая этим последним актом неповиновения победу у Конрада, и ухмылка его не дрогнула. Он посмотрел на своего будущего убийцу, и Конрад увидел в волчьих глазах… жалость. А потом Йерек молча полетел в бесконечную черноту, сквозь буран хлопающих крыльев воронов Влада.
Ярость бурлила в сердце шагнувшего на край Конрада. Он почти ожидал увидеть мечущуюся летучую мышь, пытающуюся спрятаться среди птиц, но вороны сидели на склоне горы, забив все щели, все трещины. Граф пристально всмотрелся в каменный выступ внизу. Тело Йерека казалось лишь темным пятном на остром обломке скалы. Конрад отказывался поверить в случившееся. Волк не стал бороться за свою жизнь, он отказался от нее! Последняя усмешка, отчаянный кувырок назад, разжатые пальцы, падение вместо попытки спастись, финальная дерзость назло ему!
Это уязвляло Конрада.
— Как ты посмел?! — рявкнул он, обращаясь к упавшему брату, и маниакальная нотка в голосе графа вспугнула несколько нервных птиц.
Как грифы, закружились они над неподвижным телом. Вороны питаются падалью. Вскоре они опустятся на Волка и оставят от него один скелет. Конрад наблюдал долго, целый век, пока не забрезжила заря, пока гнев его не унялся, пока последние птицы не закончили ночное дежурство. А изломанный труп Волка по-прежнему лежал у подножия утеса. Только тогда губы Конрада растянулись в свирепой ухмылке, хотя он уже обуздал своего зверя и принял человеческое обличье. Возможно, его и лишили того трепета, который рождается, когда берешь по-настоящему, но это не важно. Важно то, что он теперь один. Золотой, кем бы он, к дьяволу, ни был, мертв. Он — последний из фон Карштайнов.
Торжествуя, Конрад ушел, не думая больше о трупе Волка. Пускай Волком займутся вороны.
Глава 19
Призрачный мир
По ту сторону Старого Света
Зима
Нет, не было и не будет такого зла, на которое не способен Джон Скеллан.
Это игра, иногда забавная, иногда нет, но в эту игру он любил играть.
Голыми руками взял он темную землю и вылепил из нее свой мир, тайный, побочный.
Его зверями правила тирания. Никакого правосудия. Никакой честности. Никакой человечности. Мир сузился до двух абсолютов, боли и смерти, смерти и боли.
И Скеллан наслаждался этим миром. Наслаждался страхом, внушаемым его чудовищами, и болью, которую они причиняли.
Он шел вдоль ряда распятых на обочине трупов. Висящие вниз головой мертвецы служили кормом птицам и напоминанием остальным о цене бунта. Урок жесток, но тем лучше скот усвоит его.
