Быстро прикинули, что планер в тот момент находился на достаточной высоте, чтобы дотянуть до берега или, на худой конец, до мелководья. Но также было ясно и то, что материальное обеспечение, составлявшее груз планера, не достанется первой волне десанта, для которой он и предназначался для ведения самых первых боевых действий.
Вскоре появился второй пилот самолета-буксира. Та же печальная история. Низко висящая туча за несколько миль до берега, планер теряет управление, и канат лопается. Появились третий и четвертый пилоты, притихшие, с траурными выражениями на побледневших лицах. Они тоже потеряли свои планеры над морем.
Комната для инструктажа теперь битком набилась возвратившимися экипажами, подкрепляющимися чаем и горячими ячменными лепешками в ожидании своей очереди для более детального доклада офицерам по разведке. Все разговаривали вполголоса, поскольку недобрые вести уже успели распространиться и испортили всем недавно еще приподнятое настроение.
Было без четверти три утра. Грегори нечем было занять себя. В течение вечера он успел поднять немало тостов, ответить на еще большее их число и теперь чувствовал себя очень неуютно, тем более что промозглая сырость раннего утра пробирала до костей. Он сейчас с превеликим удовольствием сходил бы в столовую и привел бы себя в порядок рюмкой бренди с содовой, но высказать свое желание вслух поостерегся.
Они стояли растерянной и насупившейся недобро группкой: он, Серплайс, майор авиации Паунд, маленький валлиец-доктор и некоторые другие — и со страхом ждали новых неутешительных известий. Если все четыре планера из первой волны «макнулись», то каковы же были шансы генерала Гейла с двадцатью планерами во второй, направляющейся в тот же район? Да и не только их. На других авиационных базах происходило то же самое. Из-за каких-то недотеп-метеорологов десятки юных храбрецов, которые еще вчера поднимали тосты за победу, теперь барахтаются в холодных волнах Ла-Манша, или разбились насмерть, или потонули. Грегори с недобрым предчувствием ждал новостей.
Если генерал и основные силы воздушно-десантной дивизии были безвозвратно потеряны, следовательно, их боевая задача останется невыполненной и левый флаг британских войск будет открыт и беззащитен. Пройдет еще несколько часов, прежде чем будет высажен десант с моря, а немцам вот уже три часа как известно, где началось вторжение. Если воздушный десант не удался, немцы просто подтянут свежие части и скинут союзников в море, обрекая так тщательно подготовленный план освобождения Европы на полный провал. Для Грегори, более привыкшего действовать, чем ожидать известий, которые могут быть весьма неутешительными, это ночное бдение было особенно мучительным.
Наконец, где-то в половине пятого утра они услышали гул возвращающихся самолетов второй волны. Через четверть часа пришел первый экипаж. Все в комнате затаили дыхание и нависла грозная тишина. Все глаза устремились на вошедших, обескураженных таким неласковым приемом. Затем они доложили по команде об успешном выполнении задания. Туча поднялась, и они отпустили планеры в точно указанных местах.
Экипаж за экипажем докладывали о радостных новостях. Когда вошел в комнату Макнамара, все кинулись к нему. Он смеялся, шутил, рассказал, что посадил генерала Гейла как раз в то место, которое ему так приглянулось. Вскоре выяснилось, что из второй волны не было потеряно ни одного планера.
Дуглас Уорт, официальный военный корреспондент, вылетевший с первой волной парашютистов и давно прилетевший обратно, только и дожидался, чтобы узнать о том, как закончилась эпопея с планерами и генералом Гейлом. Он здесь находился на авиационной станции три дня, которые ему показались неделей. И теперь он предложил подвезти Грегори в Лондон в своем джипе, поскольку спешил в редакцию с оперативной корреспонденцией. Грегори с радостью согласился. Когда он тепло благодарил командира авиабазы за оказанное ему гостеприимство и всевозможное содействие, появился старший офицер по разведке и доложил, что все самолеты благополучно возвратились обратно на базу, а у экипажей нет никаких потерь. Поздравив с таким замечательным успехом Серплайса и пожав руки всем, с кем он свел знакомство за эти незабываемые дни, Грегори быстро собрал свои вещички, пошел с Уортом к его джипу. Усталость от бессонной ночи куда-то пропала, сменившись состоянием приподнятости, и они поехали солнечным утром мимо звенящих от птичьего пения живых изгородей и блестевшей на солнце глади Темзы обратно в Лондон.
К семи утра он был уже в Картографическом отделе и узнал подробности. Из двухсот восьмидесяти шести самолетов, предназначенных для высадки воздушно-десантной дивизии на континент, не вернулись на авиабазы лишь несколько, а потери планеров оказались значительно меньшими, чем ожидалось. Несколькими часами позже он узнал, что удачно приземлившийся генерал Гейл использовал фактор внезапности и захватил оба моста, что и составляло его первоочередную, задачу. Вечером они вместе с сэром Пеллинором слушали одну из самых замечательных за всю войну радиопередач — выступал Его Величество, а из хорошо информированных источников уже было известно, что король написал весь текст своей замечательной речи сам, без чьей-либо помощи — от первого до последнего слова. И Грегори поднял вместе с баронетом бокалы за здоровье Георга VI и Ричарда I.
День «Д» вместе со всеми его заботами и неприятностями был, слава Богу, позади, но война была далеко еще не выиграна, и через неделю она вступила в новую свою фазу.
На протяжении июля Малаку частенько выходил на связь с Грегори, и вскоре выяснилось, что оккультиста теперь занимает новая проблема. Польский инженер, который теперь жил вместе с ними, оказался членом местного движения сопротивления, а домик, в котором они прятались, находился на территории полигона, где немцы испытывали свои гигантские ракеты. Рубеж, с которого производились стрельбы, был от заимки более чем в двадцати милях, поэтому большая часть этих монстров пролетала у них над головами, но время от времени то одна, то другая ракета падала в болото.
Поляк руководил группой партизан, располагавшей довольно широкой и разветвленной структурой, и сопротивленцы, за неимением более полезных занятий, вели строгий учет и контроль за деятельностью немцев на полигоне: они подсчитывали количество произведенных запусков, сколько боеголовок на этих ракетах было учебных и сколько боевых, какой процент неразорвавшихся «Фау», как назывались снаряды, падал в польские болота и где. Но всю эту статистику партизаны вели по собственной инициативе и исключительно на свой собственный страх и риск. Рации у них не было, связи с организованной и централизованной организацией польского подполья — тоже. Но ребята они были рисковые; не удовлетворяясь своими научными наблюдениями за немцами, они в свободное от статистики время предпринимали акты диверсии и саботажа: по ночам разбирали железнодорожные пути и взрывали мосты через мелкие речушки. Малаку от всего сердца поддерживал поляков в их неравной борьбе с нацистским режимом и вносил посильный вклад в общее дело — составлял лесным и болотным героям гороскопы, предсказывал самые удачные ночи для диверсионной деятельности.
Сэр Пеллинор к этому времени пришел к выводу, что Грегори вполне владеет своим рассудком, и все его рассказы о необычайных телепатических контактах с собеседником, находившимся на расстоянии многих и многих миль от него, очевидно, имеют под собой какую-то реальную основу. Поэтому, когда Грегори поведал баронету, что Малаку сидит в болоте, а вокруг него падают, распугивая диких уток, немецкие ракеты, сэр Пеллинор проявил к этому сообщению живейший интерес. В высоких правительственных инстанциях любопытство к германским монстрам никогда до конца не утихало, а теперь, когда за пределами города появились тысячи палаток, приютивших беженцев из Лондона, а в близлежащих графствах были рассредоточены склады с медикаментами, пищевыми продуктами, и промышленными товарами, когда встал вопрос о немедленной эвакуации из столицы всех госпиталей, детей и беременных женщин — вот теперь-то власти и всполошились по-настоящему.
