Грегори покачал головой:
— Дорогая, ты неисправима и очаровательна в своей проказливости. Но такая ситуация вряд ли возможна в будущем, а меня больше волнует настоящее. Я сейчас в бегах. Не могу сказать, что за мной в данный момент охотятся, но у меня нет документов, нет продуктовых карточек, из денег только мелочь. Разумеется, у меня все это было, но меня обокрали, когда я спал вчера ночью в бомбоубежище, и теперь я оказался на нулях. Скажи мне откровенно, можешь ты меня на время приютить или нет?
Она ответила с совершенно бесстрастным выражением лица:
— Не знаю что и сказать. Ты же понимаешь, что мне надо позаботиться и о собственной шкуре. Ты признаешься, что ты шпион. Следовательно, я должна сказать тебе «да», а ночью, когда ты уснешь, я должна, как Далила, отрезать тебе волосы и передать их полиции.
— Так ты, конечно же, не поступишь, — улыбнулся Грегори. — Не так уж я беспомощен и впридачу вооружен. И вся эта затея закончится несколькими трупами.
— Включая и мой тоже?
— Нет. Я бы этого не сделал после всего, что между нами было. Даже если бы от этого зависело мое спасение от рук гестаповцев.
— Я верю, что ты сказал правду, — тихо произнесла она. — Твоя взяла. Мы уже не раз рисковали друг за друга очень многим, рискнем и сейчас. Но ты обязан мне сказать, зачем ты снова пожаловал в Берлин. И пожалуйста, не болтай этой своей чепухи о том, что ты собираешься положить конец войне, ладно?
— Все очень просто. В Лондоне известно, что воздушные налеты наносят огромный ущерб Берлину и берлинцам. Аэрофотосъемка дает лишь общее представление, союзники уже несколько месяцев не располагают здесь надежной агентурой. Полагаться же на свидетельства очевидцев в промышленно развитых районах и важных стратегических объектах тоже не приходится, a дипломаты-нейтралы, отказавшиеся торчать здесь под бомбами и уехавшие домой, привозят устаревшие данные. Послать сюда надежного человека — значит обречь его на верную смерть. Потому-то они и пришли ко мне в тюремную камеру и предложили аннулировать оставшиеся мне годы тюремного заключения, если я возьмусь за это дело и вернусь с необходимыми сведениями.
— И ты хочешь, чтобы я дала тебе приют, пока ты будешь разведывать степень ущерба, нанесенного городу?
— Нет, я увидел уже достаточно. Моя проблема теперь заключается в том, как мне вернуться обратно. Вместе с бумажником воришки унесли и зашифрованные адреса явок, на которых, как мне обещали, мне могут помочь в случае крайней необходимости. Но это были не агенты, а сочувствующие нам нейтралы. Воришки, однако, все равно ничего не разберут, документы, доставшиеся им, фальшивые, а вот денег жалко. Я бы хотел тебя попросить раздобыть, если сможешь, мне какие-то документы и некоторую сумму наличными, чтобы я мог переправиться через границу нейтрального государства.
— О деньгах можешь не беспокоиться, но вот что касается документов, то с ними сложнее.
— Что ж, деньги — это уже наполовину выигранное сражение, — обрадовался Грегори. — За кругленькую сумму я могу подкупить какого-нибудь мелкого чиновника из посольства нейтрального государства, но найти такого кудесника, оформителя паспортов тоже непросто, на это потребуется время, а я не собираюсь обременять тебя своим присутствием дольше, чем это будет необходимо. Другая возможность: потолкаться во время налета на улице и забрать документы убитого.
Сабина энергично замотала головой, так что ее темные волосы засверкали на солнце.
— Нет, договариваться с посольскими чиновниками слишком рискованно. Он может пообещать достать паспорт, а потом, когда ты за ним придешь, передать тебя в руки полиции. Но второе твое предложение натолкнуло меня на хорошую мысль. Убитых и умирающих приносят домой теперь чуть не каждую ночь. Документы убитых оставляют женам и родственникам. У меня есть несколько знакомых женщин, чьих мужей и родственников вот так недавно принесли после бомбежки. Попробую поговорить с ними, убедить их расстаться с документами — глядишь, и смогу раздобыть тебе бумаги.
— Ты — прелесть, дорогая. Не знаю, как мне отплатить тебе за добро.
Она ласково потрепала его по руке.
— Дорогой Грегори, кто знает, кто знает. Мы сегодня живем как на вулкане. Если я переживу эту войну, я, скорее всего, закончу ее совсем без денег на жизнь. А так я могу надеяться на то, что ты поможешь мне пережить самое страшное время.
— Конечно, помогу. А теперь давай обсудим еще вопрос, где мне залечь. Что ты скажешь по поводу комнат над гаражом?
— Да, комнаты меблированны и пустуют. Машина стоит в гараже, но шофера я вынуждена была уволить еще год назад, когда даже подобным мне людям стало слишком трудно добывать бензин. Мы все как один пересели на велосипеды. Но я не понимаю, почему бы тебе не занять одну из спален наверху. Курт туда никогда не заглядывает, а Труди будет удобнее носить тебе наверх еду.
— Ты ей до такой степени доверяешь?
— Да. Я ей только скажу, что у тебя проблемы с нацистский режимом. Этого для нее будет достаточно. Она венгерка, но мать ее была еврейкой. А что эти подонки проделывают в Будапеште с евреями, просто не поддается описанию. У Гитлера насчет этой нации просто настоящий пунктик, он фанатично преследует только одну цель: полностью уничтожить эту нацию.
Интерьер виллы оказался примерно таким, как его Грегори себе и представлял: лестница наверх поднималась из прихожей, с одной стороны была огромная гостиная во всю длину крыла здания, украшенная «фонарем» с видом на дорогу и двустворчатыми окнами, выходящими в сад в другом конце комнаты, дальше, за вельветовыми занавесками располагался небольшой кабинет. А по другую сторону от холла была столовая и за ней кухня.
Наверху Сабина показала Грегори комнату, в которой ему некоторое время предстояло пожить. Она была удобно обставлена, раньше здесь жил лакей, теперь Сабина лакея не держала. Комната Труди и еще две пустующие тоже были наверху, но ванной комнаты не было, поэтому, объяснила Сабина, ему придется дожидаться, пока Курт уйдет в лабораторию, и только тогда пользоваться той ванной, что на первом этаже.
Спустившись вниз, она продемонстрировала ему свой роскошный будуар. Чуть дальше была расположена комната, которую занимал фон Остенберг. Когда они выходили из ванной, она улыбнулась и сказала:
— Курт уезжает на работу всегда в половине девятого утра. Труди будет приносить тебе завтрак сразу после его ухода. Я просыпаюсь не раньше десяти, поэтому, приняв ванну, можешь заходить ко мне поболтать, согласен?
Глава 17
Нация, попавшая в силки
Грегори ответил не сразу, тонкие морщинки в уголках рта углубились, как бы перед улыбкой, но улыбка эта не предвещала ничего хорошего для Сабины. Ему снова вспомнились черепаха и таракан: хорошо, он удрал из когтей и зубов гестапо, но только ли затем, чтобы оказаться в постели одной из самых очаровательных распутниц в Берлине? Последние полчаса он остро ощущал необходимость забыться от тревог в объятиях этой куртизанки, в которой все — и запах, и глаза, и волосы, губы, грудь, тонкая талия — все живо напоминало ему услады минувших дней. Такая награда достается лишь избранникам Богов.
