В полдень вернулись в барак его обитатели. Вскоре Грегори окружила небольшая группа любопытствующих. Они стали выспрашивать его, кто он да откуда, но на все вопросы Грегори отвечал невнятно и продолжал разыгрывать роль страдающего амнезией. Большинство же заключенных и вовсе не обратили на него никакого внимания. Хотя Грегори и не был голоден после своего ночного пиршества, он все же решил, что не стоит вызывать подозрений у окружающих, и тоже присоединился к обедавшим.
Перерыв на обед длился всего полчаса, затем в барак вошел капо и погнал всех, включая и Грегори, на работу. Они прошли строем к северной оконечности лагеря и принялись копать неглубокие ямы для фундаментов новых бараков.
В пять часов они вернулись строем обратно в барак, где их ожидал скудный ужин, состоявший из травяного настоя, который здесь назывался чаем, и небольшого куска грубого помола серого хлеба с чайной ложкой джема.
Перед тем как заснуть, Грегори немного поразмышлял о своем будущем, поздравив себя с удачей в довольно рискованном мероприятии, которое ему все же удалось осуществить.
Грегори вообще легко сходился с людьми, тут тоже быстро обзавелся знакомствами. Люди это были разные: довольно много здесь было образованных людей, которых обвинили кого в непредумышленном убийстве, кого в утаивании значительных запасов продовольствия в военное время, кого в сексуальных преступлениях, кого в шантаже. Но попадались и профессионалы-уголовники. Эти по большей части имели огромные сроки, но так как тюрьма Моабит, где они отбывали свой срок, пострадала от бомбежки, их эвакуировали сюда, в Заксенхаузен.
Каким образом, Грегори было непонятно, но в лагере уже в конце первой недели сентября знали, что поляки все еще сражаются с немецким гарнизоном в Варшаве, что союзники, высадившиеся на юге Франции, уже дошли до Лиона, что англичане с триумфом вошли в Брюссель.
Вскоре после того, как Грегори превратился в номер Е 1076, ему снова довелось увидеть внутренним зрением образ Малаку. Еврей стоял перед судом присяжных, по обе стороны его были часовые. За что судили Малаку, Грегори не знал, но что-то внутри подсказывало ему, что обвинение было связано с имением фон Альтернов.
На вечерней поверке 9 сентября заключенные барака изобразили ликование, когда блокфюрер торжественно заявил, что с этого дня давно обещанное фюрером секретное оружие начало наносить сокрушительные удары по Лондону. Летающие бомбы приземлились в центре британской столицы. Заключенных это известие не очень впечатлило, потому что Геббельс уже несколько месяцев как кричал о том, что Лондон-де превращен в руины и сравнен с землей, но все покричали и поликовали, как от них и требовалось. Потом уже, между собой, они пришли к выводу, что самое худшее, к чему может привести это новое оружие, — так только к некоторой задержке неминуемого конца Третьего Рейха.
Большинство заключенных страдали дизентерией, поэтому немцам пришлось позаботиться о сооружении отхожего места поблизости от стройки, на которой они отбывали ежедневную каторгу. Никаких особых роскошеств — просто канава, через которую было перекинуто толстенное бревно на козлах, где можно было присесть и освободить желудок. Бревно, перекинутое вдоль канавы, было достаточно длинным, чтобы на нем в ряд могли пристроиться несколько человек одновременно. Капо издалека зорко следили за примостившимися в орлиной позе заключенными с тем, чтобы те не отлынивали от работы, оставаясь там дольше, чем следует. В это же отхожее место ходили и работники двух других партий строителей, поэтому на бревне сидели одновременно несколько человек, и когда капо отворачивались, они менялись местами с тем, чтобы иногда отдохнуть от каторжного труда чуть ли не по пятнадцать минут.
Грегори быстро освоил нехитрую уловку и уселся на дальнем конце бревна рядом с каким-то сгорбленным мужчиной. Не успел он это сделать, как вдруг услышал, что его негромко окликнули:
— Доброго вам здоровья, мистер Саллюст. Я знал, что не сегодня-завтра встречу вас именно здесь.
Грегори был человек, хорошо владеющий своими эмоциями, но тут он от неожиданности встретить знакомого в таком месте чуть не свалился с бревна в канаву с нечистотами. Он повернул голову и взглянул в лицо соседу. Это был Малаку.
Глава 21
Странные компаньоны
С широко открытыми от изумления глазами Грегори воскликнул:
— А вас сюда каким, к черту, ветром занесло?
Малаку доброжелательно улыбнулся:
— Тем же, что и вас. Я тоже уголовный преступник, отбываю срок пять лет каторжных работ за растрату денег, незаконно полученных от продажи части имения фон Альтернов.
Грегори едва сдерживался от нервного смеха.
— Ага, так, значит, я не ошибся, когда увидел вас в суде два дня назад, и у меня было такое впечатление, что это имеет какое-то отношение к фон Альтернам. Ну да, я же знал, что вы выбрались из польского воеводства. Но не понимаю, что же вас заставило вернуться на место преступления?
— Они меня не поймали. Я сознательно вернулся в Грейфсвальд, чтобы сдаться добровольно в руки закона.
— Бог мой, да зачем?
Малаку хитро улыбнулся.
— Немцы, они странные, знаете ли, люди. Любой человек, подлежащий административной ответственности, должен быть посажен за нарушение существующего порядка в тюрьму, и даже если о нем известно, что он оппозиционно настроен по отношению к их режиму, гестапо и мечтать не может заполучить его в свои лапы, пока он не отсидит положенный срок. Как вам известно, я по национальности еврей и по внешности тоже еврей. После той страшной истории в охотничьей заимке я никогда уже не осмелился бы показывать свой турецкий паспорт, а из-за моей характерной внешности меня первый же попавшийся нацист за здорово живешь отправит в газовую камеру. Знаете, у них еще стишок такой есть, вот послушайте, очень убедительно:
Говорили трем жидам два германских воина:
Чем зубами скрежетать — умерли б достойно!
Поэтому я пошел и добровольно сдался властям, рассчитывая на то, что меня осудят гражданским судом до того, как в отделении гестапо в Грейфсвальде станет известно, что в Польше их коллеги разыскивают меня. Конечно, здесь не рай, но по крайней мере я в безопасности и еще переживу Гитлера.
— Да-да, понимаю. Это вы хитро придумали. Правда, в вашем возрасте, боюсь, нелегко вам будет пережить все тяготы зимы в таком негостеприимном месте, как концлагерь, так как Гитлер намерен драться до последнего.
— Он и будет драться до последнего. Так говорят звезды, но они же говорят о том, что я проживу дольше его. Более того, ни вы, ни я не будем дожидаться его кончины в концлагере — такова наша планида. Прежде чем идти сдаваться, я провел трое суток в развалинах старого замка в Сассене. Но там я не отлеживался впустую, — я проспал всего шесть часов за три дня и три ночи. Там ведь осталась основная часть моего астрологического инструментария и вся библиотека. Так вот, все время, что я там провел, я работал над гороскопами вашим и моим, а также вычислял дальнейший ход войны.
