— А вы что-нибудь понимаете в живописи?
— Примерно столько же, сколько и любой образованный человек, но явно недостаточно, чтобы вести споры с знатоками и экспертами.
— Но ведь вы же, как я понимаю, достаточно попутешествовали. Неужели ни разу не заходили в знаменитые галереи?
— Отчего же, интересовался. Флоренция, Мадрид, Вена, Мюнхен, Брюссель и во все остальные тоже. Случалось, что заходил, и не однажды.
— Вот видите, этого вполне будет достаточно. Начиная с 1940 года по всей Европе разъезжало то восемь, то десять моих людей, которые разыскивали для меня подобные вещи. — Рейхсмаршал неопределенно обвел вокруг руками, указывая на чудные гобелены, ковры, инкрустированные бронзой и перламутром шкафы, наполненные бесценным мейсенским фарфором. — Вы вполне могли быть одним из них и провести добрую часть войны где-нибудь далеко, скажем в Болгарии или в Крыму. У меня роскошная коллекция икон в окладах с речным и морским жемчугом. Почему бы именно вам и не раздобыть для меня их значительную часть? Только, умоляю, не слишком вдавайтесь в детали. Объясните, что кроме икон вы разыскивали византийские доспехи и оружие, персидские ковры, всякие золотые украшения из древнегреческих захоронений. У меня всего этого, в достатке. И, прежде чем отправиться в Берлин, проведете день-другой в моих закромах, глядишь, что-то и запомнится. А что? Вы — мой личный коллектор, я к вам благоволю, теперь из всех стран, в которых вы на меня работали, нас уже погнали — ничего противоестественного в том, что я вас назначил на адъютантскую должность, нет.
— Отличное прикрытие, господин рейхсмаршал. В такую минуту никому и в голову не придет спрашивать мое мнение эксперта о подобных вещах. Но пройдет не один день и не два, прежде чем мы с Малаку сможем приступить к нашей миссии.
— Отчего так?
— Оттого что после инструктажа полковника Кайндля и генерала Коллера о персонах, которых мы встретим в ставке фюрера, мы должны узнать даты их рождения, составить их гороскопы, вернее, пусть на этот раз гороскопы составляет Малаку, а я пороюсь в их прошлом и настоящем. Это необходимо, но это требует времени.
— Сколько вам понадобится?
— По меньшей мере две недели. Скажем, к концу этого месяца.
— Вот и замечательно. Мое частное розыскное бюро располагает досье на всех нужных людей. Вам их передадут для ознакомления. Да, чуть не забыл, отныне у вас свобода перемещения. Турок, конечно, пусть лучше питается в вашей комнате, а вас милости прошу в нашу офицерскую компанию — как только будет готова форма. Так и с моими офицерами сведете знакомство, и когда я даю приемы, вас приглашаю тоже — чем больше влиятельных людей вы узнаете, тем лучше для дела. Ну вот, еще что-нибудь у нас есть срочного?
— Нет, Ваше превосходительство. — Грегори поднялся. — Вы, кажется, подумали обо всем. Сразу же с завтрашнего утра, то есть с сегодняшнего, я принимаюсь за работу.
Утром Кайндль привел портного, который снял для формы Грегори мерки. А после завтрака новоиспеченный эксперт отправился на экскурсию по Каринхоллу.
Геринг ухитрился собрать у себя на вилле неисчислимые богатства, ценность которых не поддавалась описанию, уж не говоря о многомиллионной (в фунтах стерлингов) их номинальной стоимости. Музеи и дворцы по всей Европе — а некоторые и в самой Германии — под тем или иным предлогом бесцеремонно грабились. Здесь были коллекции старых мастеров живописи и ваяния, распятия с инкрустациями из бриллиантов, алтарные украшения, резьба по нефриту, драгоценный фарфор, роскошнейшие табакерки, тысячи инкунамбул и редких изданий, собранных в просторной библиотеке виллы, — в общем, такой коллекцией не обладал ни один частный коллекционер. За пять-шесть часов Грегори успел познакомиться лишь с малой толикой всех этих чудесных сокровищ, но поставил перед собой цель ознакомиться со всем собранием до тех пор, пока не покинет Каринхолл. Если уж наслаждаться — то от души.
Вечером пришли досье, и он с помощью Кайндля принялся за их изучение. Малаку же больше интересовали даты рождения и важные, знаменательные события в жизни людей, составлявших ближайшее окружение Гитлера, произошедшие с 16 января, когда Гитлер сделал своей ставкой бункеры под Рейхсканцелярией.
Мартину Борману, как выяснилось из досье, было сорок пять. Он был помощником Рудольфа Гесса и впервые стал заметной фигурой, когда возглавил партийную канцелярию, но заслужил доверие фюрера как его основной финансовый советник. Скромный и застенчивый (не любил красоваться в хронике или на фотографиях), чрезвычайно наблюдательный и компетентный, он мало-помалу стал Гитлеру необходимым и принял на себя роль его конфиденциального секретаря. И так как Гитлер гордился своими способностями архитектора, то Борман завоевал его доверие, взяв на себя обязанности подрядчика горного замка Гитлера в Оберзальцберге. Затем, после побега Гесса в Шотландию, Борман примерил на себя хозяйские штиблеты: подошли, он стал руководителем партийной кассы, что давало ему скрытые рычаги власти. Конкуренты по придворной камарилье ненавидели его, отдавая отчет в неуемности его устремлений, но теперь он достиг положения, обеспечивающего ему безнаказанность действий и полную недосягаемость, поэтому им, скрепя сердце, приходилось заискивать перед всесильным и всемогущим фаворитом, обсуждать с ним причины, по которым им приходилось искать аудиенции у его хозяина, и следовать его рекомендациям — иначе этой аудиенции они и вовсе не получали. Примеров тому было уже немало.
Доктор Йозеф Геббельс был единственным из гитлеровских сатрапов, который сумел достичь с Борманом что-то вроде рабочего соглашения, и то только потому, что оба были умны, хитры и признавали за другим право на кусок пирога, стараясь не доводить дело до открытого конфликта. Мелкому колченогому босу-доктору исполнилось сорок восемь, а начиналась история его восхождения на германский политический Олимп еще в иезуитской семинарии, где он слыл за лучшего ученика и приобрел навыки побеждать в любом словесном поединке, каковы бы ни были факты, которыми ему приходилось оперировать в споре. Даже когда всем стало очевидно, что Германия проиграла войну, и повсеместно царило в умах уныние и разброд, он с успехом воздействовал на боевой дух народа, просто-напросто повторяя одну замысловатую полуправду-полуложь за другой, не уставая возвещать с уверенностью и энтузиазмом о грядущих победах Германии. В политическом смысле он был лидером левого крыла нацистской партии. В частной жизни он вел такую же двойную игру, как и в общественной: с одной стороны, примерный семьянин, отец нескольких детей; с другой, он и не скрывал, что, поскольку вся имперская кинематография выпускалась под эгидой его Министерства пропаганды, ни одна мало-мальски привлекательная актриса не могла получить в фильме главную роль, пока он не проведет самолично ревизию ее достоинств в постели. Он был ярым поклонником Гитлера, его убежденным сторонником, и неудивительно, что Гитлер привечал его.
Карл Дениц, гросс-адмирал — один из немногих и доверенных лиц при Гитлере, добился вершины в служебном положении благодаря прекрасным качествам морского офицера и глубокой убежденности в правильности нацистской философии. Он очень мудро воздерживался от политических альянсов и интриг с другими нацистскими главарями, а четко и без всяких лишних эмоций проводил в жизнь приказ вождя, что война на море должна вестись всеми доступными средствами. Армии Гитлер теперь совсем не доверял и ненавидел весь генералитет Вермахта, «Люфтваффе» дискредитировало себя в его глазах, и только ВМФ, по мнению фюрера, не обманул его ожиданий, поэтому хладнокровный и исполнительный Дениц пользовался особым доверием Гитлера.
