— Мне просто нужно немного свежего воздуха, — продолжала Юдифь. Она повернула голову к узкому окну в скошенном потолке. — Как ты думаешь, его можно открыть? В моей комнате окно законопачено.
Я не знал, открывается ли это окно, но эта идея мне понравилась. Наверное, мне, так же как и Юдифи, не помешает глоток свежего воздуха, но по другой причине. По крайней мере, свежий воздух поможет проветрить комнату от этого тухлого запаха. Если выбирать, проводить ли ночь в холоде, пусть и клацая зубами, или в теплой комнате с таким сильным запахом разложения, я бы предпочел первое. Я молча подошел к окну, повернул ручку, сильно нажал на нее, чтобы, наконец, шевельнулись ржавые крюки, да еще с таким громким скрежетом, что слышно было, наверное, на всех этажах. В комнату ворвался ледяной, пахнущий сыростью ночной воздух и моментально разогнал сырой тухлый запах, который заполнял комнату. В этот момент у меня было какое-то странное впечатление, что от сильного воздушного потока замигал свет под потолком, что было конечно же совершенно невозможно. Там же была электрическая лампочка. Что там недавно говорила Юдифь о том, что нам иногда кажется, что все так, как должно быть?
Не дожидаясь приглашения, Юдифь подошла ко мне. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из окна, и она так близко подошла ко мне, как в тот раз, когда мы сидели вместе на среднем сиденье «лэндровера» Цербера. Я инстинктивно отстранился от ее прикосновения, но недостаточно быстро, чтобы не почувствовать, как приятно она пахла и как щекотно ее волосы прикоснулись к моей щеке. «Почему бы нет? — шептал хорошо знакомый голос в моем затылке. — Еще не так-то и поздно. К тому же она так кстати напилась…»
— Как же хорошо! — вздохнула Юдифь. Она стояла с закрытыми глазами у окна и глубоко вдыхала ледяной ночной воздух. — Какая ужасная вонь в этой комнате! Только теперь я это заметила.
А я уже давно заметил, как поднималась и опускалась ее грудь под тонким пуловером, когда она вздыхала и выдыхала, стоя у окна. Я быстро посмотрел назад и сделал еще один шаг в сторону, чтобы увеличить расстояние между нами. Кроме того, при ближайшем рассмотрении мне пришлось признать, что я напрасно считал ее полноватой. Она, конечно, имела несколько лишних килограммов и отличалась этим от стандартов, навязываемых нам глянцевыми журналами и рекламной индустрией, однако все они, эти лишние килограммы, распределялись по нужным местам.
— Все-таки это жутко, — пробормотала Юдифь.
— Что?
— Все, весь вид из окна.
Я нерешительно подошел к ней и привстал на цыпочки, чтобы выглянуть из окна. Увидеть удалось немного: несколько квадратных метров круто наклоненной крыши, которая блестела в лунном свете черными блестящими квадратами, как мокрый пазл, за ней тонкую, не толще пальца, полоску противостоящего здания. Где-то там, за ним, должен был быть Грайсфельден, но я не видел ничего, кроме полного мрака. Либо в городе не горело ни одной лампочки, либо я совершенно потерял ориентацию в пространстве.
— Что именно? — я вопросительно посмотрел на Юдифь.
Она не ответила на мой взгляд, а показала кивком головы налево. В первый момент я ничего не разглядел в этом направлении, кроме темноты, но выражение лица Юдифи было слишком озабоченным, и я более внимательно всмотрелся в ночь.
Мрак там, куда она показала, был не такой однородный, в нем различались некоторые тени, внимательно всмотревшись в которые через несколько мгновений я различил контур приземистой круглой башни, которая на фоне темного ночного неба выделялась своей более густой чернотой.
— Это старый донжон, или сторожевая башня, — сказал я. — Ее было хорошо видно, когда мы подъезжали, — Юдифь вопросительно взглянула на меня, и я уточнил: — Это центральная, так называемая набатная башня средневекового замка.
— Я не это имею в виду, — Юдифь дрожала, и непритворно. Я был очень близко к ней и видел, как на задней части шеи встали дыбом нежные волоски. — Ты ничего не слышишь?
Слышу ли я? Я напряженно прислушался, ничего не услышал, но, поймав озабоченный взгляд Юдифи, прислушался еще раз повнимательнее, так как здесь явно было что-то не так.
Наконец я услышал что-то: совсем тихий, высокий писк, доносящийся издалека, похожий на звук охотничьего рожка, в который кто-то дул там, внизу, в городке, однако слишком часто и поэтому казалось, будто это целый оркестр.
— Это летучие мыши.
В голосе Юдифи послышалось какое-то напряжение, и я сразу вспомнил, как на ее шее топорщатся волоски.
— Да, наверное, — сказал я, и как только я проговорил эту фразу, я сразу заметил множество крошечных, беспорядочно летающих и машущих крыльями теней, которые кружились вокруг башни. Но, может быть, это все же галлюцинация? — Очень даже может быть. Они любят жить в старых башнях и стропильных фермах, разве ты не знаешь? Эти руины словно специально созданы для них.
— Черт возьми! Он мог бы нам об этом сказать! — дрожащим голосом проговорила Юдифь.
— Только не говори, что ты боишься летучих мышей!
— Я ненавижу этих тварей, — ответила она. — Закрой… — она нервно покусывала зубами губы. — Закрой окно, пожалуйста!
— Не бойся, они сюда точно не залетят, — уверил я ее. — Летучие мыши не любят свет. А тем более общество человека.
— Знаю, — ответила Юдифь. Она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось, и на лице появилась жалкая гримаса человека, старающегося подавить панику. — Но мне все же будет спокойнее, если ты закроешь окно.
На этот раз я не возражал. В ее голосе был слышен настоящий страх, и кто я такой, чтобы ставить кому-либо в упрек его фобию? Кто-кто, а я не мог бы так поступить. Я закрыл окно, подвинул задвижку и, чтобы убедить себя (и Юдифь) в том, что окно действительно плотно закрылось, потряс за ручку. Юдифь облегченно вздохнула, но я заметил, что в ее глазах все еще был страх, он никуда не делся.
— Спасибо, — сказала она.
— Нет проблем.
— Да нет, это еще какая проблема. Теперь ты будешь считать меня истеричкой, которая…
— Я не сделаю этого в любом случае, — прервал я ее. — Я знаю, что такое фобия. Если бы там, во дворе, было полно тараканов или, тем более, пауков, я бы сейчас, возможно, уже забрался бы на шкаф и в испуге звал мамочку.
— Тараканы и пауки?
— Да все, что имеет больше четырех ног, — уточнил я, что не вполне соответствовало правде, но у меня было чувство, что чуть-чуть преувеличения в данном случае можно себе позволить, чтобы успокоить Юдифь.
— Это полное сумасшествие, — продолжала Юдифь, все еще нервничая, она избегала смотреть мне в глаза и, казалось, что она пытается как-то оправдаться. — Знаешь, я ведь люблю мышей. Мне они кажутся очень симпатичными, даже крысы. Когда я была ребенком, у меня даже была собственная мышка и… и у меня не было проблем с птицами. Но летучие мыши… я ничего не могу с этим поделать, — она собралась с духом, глубоко и шумно вздохнула и заставила себя взглянуть мне в глаза. Я заметил, с каким трудом она это сделала. — Извини, я…
