Как абсурдно это звучало! В эту секунду я отчетливо почувствовал, как в глубине меня что-то шевелилось, что-то томилось в оковах моего физического тела и играло на струнах моей воли. Я не знал, что это было, уж не говоря о том, чего оно хотело, но я отчетливо чувствовал, что оно мне не принадлежало, что это нечто, которое сейчас пыталось овладеть мной, не было частью моей личности, а принадлежало кому-то другому, кто начал использовать мое тело в то время, как моя душа пыталась избавиться от него. Вдруг я снова почувствовал себя отстраненным от себя самого, от моей боли, от Юдифи и Элен…
Это снова был сон? Или я спал все это время, а возвращение в реальность мне только пригрезилось?
Большим и указательным пальцами Элен приподняла веко моего левого глаза так, что я уже не мог его закрыть. Потом она снова посветила мне в глаз этим проклятым фонариком, этим маленьким орудием пыток, и я снова вскрикнул от боли. Большего мучения для меня и придумать трудно — тыкать раскаленной кочергой в глаз! В моей голове, казалось, снова что-то шевельнулось, и я с надеждой подумал, что это всего лишь боль, боль, которая, казалось, может свести меня с ума. Я страдал, как будто в моем мозгу поселились все бесы из преисподней, которые с наслаждением изнутри выскабливают мой мозг.
Я слышал, что Элен говорила что-то, но не мог разобрать ее слов. Это боль затуманила часть моего сознания, умирал ли я, или это была еще одна часть моего безумного сна? Этого я не знал, но если это был всего лишь сон и если было в мире что-то вроде бога, то он должен был в эти секунды сжалиться надо мной и, наконец, послать мне пробуждение!
В темноте раздался совершенно реальный звук, который чуть не разорвал мои барабанные перепонки, прежде чем вызвал взрыв в моей страдающей от боли голове. Без всякого сомнения, это был звук выстрела, он отдавался от всех стен, вся крепость вздрогнула в один миг, а затем грянул второй!
Я отчаянно попытался разлепить глаза, но мои веки были тяжелые, словно налитые свинцом, и я не то что не мог открыть глаза, а даже не мог разлепить веки, а лишь слегка приподнял их, чтобы сквозь малюсенькую щелочку осмотреться. Я увидел, как Карл бросился к выходу, следом за ним Элен и, наконец, Юдифь, которая быстрыми легкими шагами покинула комнату вслед за остальными. С трудом, сквозь пелену, я попытался сообразить, что же это могло произойти, попытался опереться на локоть, чтобы приподняться и выглянуть из комнаты, но напрасно: мои руки и ноги были словно ватные и онемевшие, как будто меня пришпилили к холодному каменному полу. Но хотя мои члены мне не повиновались, мой рассудок от громких выстрелов встряхнулся, и я снова довольно ясно соображал.
Я понял, что то, что я только услышал, были выстрелы. Я не мог точно сказать, откуда донесся звук, раздался ли он в этом помещении или где-то далеко в крепости, и постарался сосредоточиться на запахах, если уж я не мог как следует осмотреться. Возможно, пистолет Марии все еще лежал под ее одеждой. Но если это было так, кто и в кого тогда стрелял? Карл и Элен выбежали из комнаты первыми. Может быть, стреляла Юдифь?
Нет. Я закрыл глаза, чтобы сосредоточиться получше, но я не почувствовал запаха пороха или свинца, а только запах грязной одежды, пота, крови, а еще слабый аромат Юдифи, нежное дуновение любви. Поблизости от меня никто не стрелял.
И тем не менее они все отсюда сбежали.
В моем затылке разливалась тупая боль, которая была как-то естественнее, чем та колющая, сверлящая и пульсирующая боль, которая посещала меня так часто этой ночью. Что там говорила Элен о сотрясении мозга? Мне было дурно. Но мне нужно выйти из комнаты. Если все в такой спешке выбежали из комнаты, то для этого были веские причины. Может быть, я потому только не чувствовал никакого запаха, что я лежал на полу, и запах после использования оружия еще не успел заполнить всю комнату. Может быть, в эту самую секунду позади меня стоит убийца и ждет только того, чтобы я взглянул на него в последний раз, чтобы он мог увидеть предсмертный страх в моих глазах, прежде чем в третий раз нажмет на курок и покончит со мной так же, как с Эдом и Стефаном. Мне нужно было выбраться отсюда, я был в опасности!
В состоянии, близком скорее к обмороку, чем к ясному сознанию, я собрал все силы в кулак, чтобы окончательно открыть глаза. Голая электрическая лампа, одиноко висящая под потолком, уставилась на меня своим злобным взглядом и мучила меня своим ярким светом, так что я начал напряженно мигать, прилагая все свои силы к тому, чтобы сопротивляться обмороку, который тут же надвинулся ближе, завлекая меня спасительной темнотой. Но опыт этой ночи научил меня, что то, что ждет меня за границей сознания, неизмеримо более ужасно, чем то, что может мне предложить действительность, так что обморок — это последнее, за что мне следовало хвататься. Убийца, который где-то здесь прятался, был, конечно, далеко не глуп, однако он, без сомнения, был безумцем, который предпочитал убивать из засады и едва ли имел бы угрызения совести, стреляя в спящего человека. Я должен был собраться, должен был не сдаваться, не поддаваться обмороку, пока я не выйду из комнаты и не узнаю, что случилось с Юдифью и остальными. Пострадать я еще успею, уговаривал я себя, шепча проклятия, со стоном поворачиваясь на бок с таким огромным напряжением, как будто я двигался в густой каше, и начал продвигаться к выходу. Уж как минимум я страстно надеялся, что еще успею в этой жизни пожалеть себя. Сердце у меня в груди колотилось как барабан, а недавно еще свежая одежда, которую я на себя надел после душа, пропиталась потом и прилипла к телу. Я не успел даже осмотреться как следует, решил сэкономить свои силы, чтобы их хватило на побег. В ушах я слышал шум тока крови и удары собственного пульса. Дышал ли кто-то за моей спиной?
Наконец я кое-как дотащился до двери и измученный перевалился через порог. Я почувствовал немедленный выброс адреналина, как только мне пришла в голову мысль, что, возможно, убийца дожидался именно этого момента, чтобы в ту секунду, когда я уже буду думать, что я почти уже в безопасности, выстрелить в меня с садистской улыбкой. Мои пальцы цеплялись за гнилое дерево косяка, задыхаясь, я поднялся на ноги и попытался удержаться на них, но было такое впечатление, что я не чувствую ног, как будто там уже не было костей.
Это должно быть сон, в отчаянии подумал я. Ничего подобного не должно, не могло произойти именно со мной в действительности. А если это проклятый сон, тогда я мог, должен был собрать всю свою волю, чтобы повлиять на него, руководить им, самому решать, что будет дальше и чем все кончится! В поисках помощи я выглянул в коридор. Мне было все еще трудно держать глаза открытыми, и все расплывалось перед глазами, но прямо напротив я увидел раскрытую настежь дверь в другую комнату. Показалось мне или я сквозь шум в ушах расслышал голоса, доносящиеся из этой комнаты?
Тут я заметил, что справа от меня что-то шевелится, возле лестницы в противоположном конце коридора. Смущенный и испуганный, я попытался различить контуры черного пятна, которое я только и смог увидеть сначала. Дети!
Полдюжины детей, построенные парами, ровными рядами приближались ко мне. Возле каждой двери, мимо которой они проходили, из группы отделялось двое и исчезали за дверью комнаты. Сильно сомневаясь в своем рассудке, я отцепил одну из рук от косяка, за который все еще цеплялся, протер глаза и повнимательнее всмотрелся туда, где, мне показалось, были дети, твердо убежденный в том, что со второго раза я их не увижу. Но они все еще были там, и я смог их рассмотреть еще более отчетливо. Это были светловолосые дети, мальчики с коротко остриженными волосами и девочки с длинными косами, все они были одеты в школьную форму и в блестяще отполированные черные лаковые ботинки. Я узнал их, вне всякого сомнения, это были дети с фотографии скаутской группы, но это еще не все, они казались мне странно знакомыми…
