— Любовь наша!.. — Голос Горбуна зашелся в рыданиях. — Мать наша!..
Звезды бесстрастно горели над каменистой равниной.
— У нас, дети, нынче еще много работы, — ласково шепнула я Горбуну и другим, омочив слезами их затылки. — Перевязывайте раны. Везите людей по домам. Они теперь тоже ваши молочные братья.
— Кровавые братья, — поправил меня Горбун. Лицо его перекосилось судорогой неисходного плача, и он бросился мне на грудь.
А Звезда сидел на земле, завернувшись в парашютный купол дамасского шелка, и на лице его играла беспечная, сумасшедшая улыбка, говорящая: «Зачем жить. Зачем плакать, когда только радоваться осталось».
КОНДАК КСЕНИИ ВО СЛАВУ ЭДЕМА, САДА РАЙСКОГО
Я проснулась оттого, что в глаза мне опять било Солнце.
Оно било лучами мне в лицо настойчиво, неумолимо, я огляделась и увидела, что я лежу на мягкой мураве, на лужайке, пронизанной Солнцем. Оно торчало высоко в небе, а небо мерцало темно-синим светом там, куда не досягали солнечные лучи, и снежно-белым там, куда светило было вбито по шляпку. Как странно светит оно. Могу дать голову на отсечение, что сейчас ночь. Не день, а ночь. Который час? Солнце сияет, а ночь. И нежная мурава вокруг. И там, вдали, река, течет меж зеленых холмов. Какая райская радость. Какой… Рай. Где я? Эй, кто живой?!..
Рядом со мною оказалась женщина. Нежная и прелестная, она вела за руку ребенка. Другой ребенок бежал за ней, весело вздевая ручонки к горящему в густой черной синеве Солнцу. Женщина ободряюще улыбнулась мне. Она понимала, что я боюсь. Что не могу понять, почему…
Скажите… где я?.. Почему Солнце сияет… в ночи?.. Почему вы… не спите… Ночью люди спят… И такая нежная трава… Она то холодит ноги, то греет… Что это?.. Где мы?..
— Милая, милая, — мать обернула ко мне светящееся лицо свое, — как же ты не поняла до сих пор. Ну да, это ночь. Она здесь всегда. И Солнце горит так всегда. Оно не уходит с небосвода. Оно всегда любит нас. Так не было на Земле. И трава, погляди, какая трава. Если ты ляжешь в нее, твое тело обнимется радостью, твоя душа запоет от радости и счастья. Так никогда не было у тебя на Земле. Пойдем с нами на реку! Видишь, она плавно струит синие, серебряные воды свои. Эту воду можно пить… это сладкое вино, молоко, это вода чистая, как сапфир, и, если ты будешь плавать и купаться в ней, кожа твоя и сердце твое всегда будут покрыты любовной дрожью, и, когда ты вылезешь из воды и оботрешься полотенцем, ты… У тебя есть полотенце?.. Вот, возьми, мы с собой лишнее взяли… Мы с детьми идем на реку… Одно купание в ней — это сто лет земной жизни…
— Скажи мне… — язык мой пересох, он не повиновался мне. Я боялась произнести это слово вслух. — Скажи мне, прекрасная женщина, это… Рай?..
— Да, это Рай, — нимало не смущаясь, ответила она, — вот он, Рай. Мы давно здесь живем. А теперь и ты у нас появилась. Это вечная жизнь. Какая красота здесь! Люби ее. Береги ее.
Я молчала. Меня овевал нежный, как дыхание возлюбленного, ветер. Он дул с реки. Синяя, как чистый сапфировый кабошон, река катила воды мимо наших ног, мимо наших вечных жизней, мимо гор и лесов и лугов, прямо в небо, прямо к Солнцу. Дети, визжа от восторга, плюхнулись в воду. Тучи брызг взметнулись к черно-синему лабрадору неба.
— Эдем, — сказал мать. — Это Эдем. Райский сад. Видишь, цветет какое дерево. Оно только здесь цветет.
Я обернулась и заметила маленькое деревце с раскидистыми ветками, усеянными сплошь сверкающими крупными цветами, смахивающими на земную магнолию. Они раскрывались наподобье женских губ, шевелились. Их лепестки отливали золотом, бронзой, живой женской кожей.
— Что это за дерево?.. Оно такое нежное…
— Оно цветет женским счастьем, — с улыбкой пояснила мне мать. — Души всех женщин, любивших когда-то на Земле, воплощаются в эти цветы и цветут вечно. Они дарят свое счастье любящим живым людям здесь, в Райском саду, они струят ароматы и благовония, и каждый цветок можно поцеловать, и каждый цветок целует землю и небо, ветер и волю вокруг себя. Он и тебя целует, если ты его поцелуешь; и если ты просто на него поглядишь издали с любовью, он тоже поцелует тебя. Это цветок счастья. Это цветок жизни. Я не знаю ему имени. Ему имени нет. Каждый называет его здесь по своему. Он никогда не вянет. Ибо любовь земная не иссякает. Смотри, тебя уже нет на Земле, а любовь твоя жива. Вот она. Посмотри.
Мать склонилась и бережно взяла в пальцы самый большой нежно-желтый, солнечный цветок, весь вздрогнувший, задрожавший навстречу обнявшим его рукам каждым влажным и сияющим лепестком.
— Видишь?.. Слышишь…
Я наклонилась. Цветок дрожал и пел. Он пел еле слышно. Его лепестки медленно разошлись в стороны, и на дне цветка, там, куда любят заползать пчелы, копошась и торча кверху брюшком и лапками в капельках обножки, я увидела свое лицо.
Мое лицо было в цветке, и это было такой же правдой, как то, что я жила на свете и что я была уже в Раю.
— Послушай… — спросила я тихо цветок, спросила самое себя, — скажи, а где же… наши возлюбленные?.. Те, кого мы любили на Земле?..
Цветок вздрогнул и зашевелился. Его лепестки прильнули друг к другу, снова распустились веером, кинулись вверх, навстречу моему лицу, и прижались к нему, и обхватили его росой, нежностью, счастьем.
— Тише… тише, — говорила мать, прижимаясь щекой к моей склоненной дрожащей спине. — Пчелы собрали весь нектар. Пчелы улетели в другие сады. Ты счастлива. Ты несешь свое счастье в себе. Ты еще родишь его. И оно придет к тебе в Раю. И ты споешь ему Райскую песню.
Я отняла от цветка заплаканное лицо. Дети плескались в реке и звали и кричали мне:
— Купаться! Иди купаться скорее!
И я разделась донага и смело вошла в синюю реку, и тотчас река стала белой, белой как лунь, белой как снег, как седина, как моя седина, как молодая Луна, как белое Солнце в Раю. И я поцеловала белую серебряную воду и отпила глоток молока, и меда, и белого вина.
И дети смеялись, и мать брызнула в меня живой водой, и они водили хоровод вокруг меня.
И была ночь; и всегда была эта ночь.
И никогда больше не было утра.
ПСАЛОМ КСЕНИИ О ВОЗЛЮБЛЕННОМ ОТЦЕ ЕЯ
Я оставила их, голых моих детей, на продутом ветрами плато. Завернутых в шелка парашютов. Сама побрела куда глаза глядят. Мои глаза глядели на Восток. Оттуда вставало светило. Брызгали лучи. Разливалось розовое молоко зари. Я была в чужой стране. Я не думала о том, заблужусь ли, выбреду ли, выживу. Я приучила себя об этом никогда не думать. Просто шла, и все.
Я нюхала воздух. Звери нюхают воздух, и нюх выводит их на верную дорогу. Они уходят от опасности и приходят к родному логову. Я знала, что звери мудрее людей, и перенимала у них повадки. Я шла там, где прошли ледники, видела озера с холодной чистой водой, похожие на синие васильки. Огибала валуны. Перебиралась через узкие навесные мосты, испуганно держась за сплетенные из проволоки перила. Я шла на Восток, и Восток приветствовал меня. Его лицо сияло розовым и алым и вдруг вспыхнуло золотым, и я завопила от радости, подняв к небу руки.
