«Антошка» притерся к бетонке своими низенькими колесиками, пробежался, пискнул тормозами и, устало урча моторами — налетался тудема-сюдема! — начал помаленьку заруливать на свою любимую восьмую стоянку. Там его уже дожидался военторговский грузовик, прикативший за шампанским, а также командирский «уазик» Птицына, в который и уселись — вчетвером на одно заднее сиденье, Милку на колени Топорику — все участники операции.
— Нормально сработали, — похвалил Птицелов. — Будь вы на госслужбе и при советской власти, представил бы Серегу на «Красное Знамя», а всех прочих — на «Звездочки». Но, увы, я вам даже Георгиевский крест не могу предложить.
— Мы пока и без крестов обойдемся, — заметил Ляпунов;
— Ага, — поддакнул Топорик, — крест нынче дело наживное: не успел помереть, тут тебе и вручат…
— А может, товарищ полковник, — сотворив обворожительную улыбку на потной и пропыленной рожице, произнесла Милка, — вы нас вместо награды в отпуск отправите? Например, на Кавказ, в горы? Воздух, речки, пещеры…
Все дружно заржали, включая Генриха, после чего тот сказал вполне серьезным тоном:
— Нет, на Кавказ у меня в ближайшее время путевок не будет. Там и без нас «туристов» много. Пару суток дам на отдых, потом приступите к обычной подготовке. Ну а там видно будет, что и как…
— Генрих Михалыч, — рискнул спросить Таран, — а как с этим, Ольгердом? Если б не он, нам бы там ничего не светило…
— Да, — вспомнила Милка, — у него ж семья в залоге…
— С Ольгердом все в порядке. И с семьей его все в порядке, — ответил Птицын довольно сердитым тоном. — Вот и все, что могу сказать. Еще вопросы? Может, про немца спросите? Отвечу то же самое: с ним все в порядке. Все?
— Так точно, — ответил Таран.
«Уазик» уже проехал главный КПП дивизии и ехал по городку, добираясь до базы МАМОНТа.
— Значит, сейчас, — перечислял Птицын, загибая пальцы, — сдаете боеприпасы, чистите и сдаете оружие, получаете чистое обмундирование и — марш в баню. Всей толпой, как в Финляндии, или сменами по половому признаку — мне по фигу. После этого в столовую, расход на вас оставлен по усиленной раскладке. В
16.00 товарищ капитан ко мне на доклад, остальные могут гулять вплоть до ноля часов послезавтра — свободны как птицы. Лишнего не пить, морды не бить, баб и мужиков не насиловать. За Юрика я спокоен, он человек степенный и женатый. А остальные — молодые-холостые! — глядите!
— Господи, — вздохнула Милка, — сколько раз я вам говорила, товарищ полковник: удочерите вы меня! Я бы такая послушная дочка была — просто обалдеть. А то вот теперь от большой тоски по папе все время хочется нажраться как клизме, морду кому-нибудь набить и мужика изнасиловать…
— Нет, — сказал Птицын, помотав головой, — мне пока надо Лизку воспитывать. Достойная замена тебе подрастает, хотя и в другой весовой категории. Все, приехали!
Он выгрузил «командированных» у склада артвооружения, где разморенный жарой прапорщик Рябоконь посиживал в теньке у пожарного щита.
— Ну, и как она, родимая, поживае? — поинтересовался он.
— Кто, батьку? — прищурился Топорик.
— Ичкерия, мать ее за ногу!
— Нормально! — отозвался Ляпунов. — Полкило пластита обратно привезли. Примай!
— Га-а! Та вы и не стреляли, чи шо? — разочаровался Рябоконь, выставляя пустой патронный ящик. — Щелкайте сюды россыпь. На стрельбы пойдут… И подствольных две штуки кинули. Это ж разве война? Ото когда я був у Афгани
— тоди да-а…
— Слыхали, слыхали… — отмахнулся Ляпунов, который прекрасно знал, что и в Афгане Рябоконь, только будучи лет на пятнадцать моложе, тоже таким же складом АВ заведовал.
Освободившись от боеприпасов, пошли в ружпарк. Разобрали автоматы и начали чистить.
— Сутки по сыри шлепали, а ржаветь не начало, — заметил Топорик, наворачивая бумагу на шомпол, — и нагару тоже, средственно.
— Глушители не забудьте, — напомнил капитан. — Там всегда до хрена копоти. И пылюку поковыряйте, а то стыдно будет, если Генрих замечание сделает.
— Мы отличаемся от банды чем? — очень неплохо спародировал Птицына Топорик.
— Высокой воинской дисциплиной, товарищи бойцы! И солдатским, а не бандитским отношением к оружию!
Юрка этого выступления Птицелова не помнил — должно быть, дело было еще до того, как Таран появился в отряде.
Когда четыре чистых и нежно смазанных автомата встали на свои законные места, Ляпунов, обтирая пальцы ветошью, сказал:
— Вот теперь, кажется, командировке абзац. Пошли все в баню!
— Кайф! — вскричала Милка, закатив глазищи. Получив у каптера чистые хэбэ и белье — Милка за своим к себе в каморку сбегала, — народ отправился в баню. Точнее, в сауну, которая полагалась после командировки. Там хозяйничала некая Лушка, по слухам, доводившаяся гражданской супругой прапорщику Рябоконю. Лушкой ее звали за внешнее сходство с артисткой Хитяевой, конечно, тех времен, когда Хитяева играла в «Поднятой целине». На самом деле эту Лушку звали Таней, но кликуха была прилипчивее.
— Командир приказал, чтоб я вам по две «Балтики» после бани выставила! — торжественно объявила Лушка. — Но не больше! А то, говорит, вы где-то там погуляли крепко, может на старые дрожжи попасть. Спинку никому потереть не треба?
— Мне! — гордо произнесла Милка. — И попу помылить обязательно!
— А что, — подняла бровь Лушка, — неужели ты такое дело трем мужикам доверить не сможешь?
— Почему? Запросто могу. Но приятнее, если ты это сделаешь… — Милка из хулиганских побуждений состроила такую рожу и так страстно выдохнула, что Лушка поскорее выскочила из предбанника, дабы не стать жертвой лесбийских устремлений. Народ громко хохотнул и стал скидывать грязное.
— Небось завидно стало, сучке, — проворчала Милка, — думает, мы тут римскую оргию устроим.
— Да, — печально вздохнул Топорик, — я лично, пока не пожру и не вздремну еще часика четыре, в эти игры не играю. Конечно, пожрали мы у Магомада классно, но все уже переварилось… Наверное, арака хорошо способствует.
— Арака — это вещь, — согласился Ляпунов, — но чача, которую Нико Качарава из дому привозил, мне больше понравилась. Топорик, помнишь Качараву?
— Как не помнить, — вздохнул тот, — классный парень был… Три года уже без малого, а все кажется, что он где-то в командировке.
— Ну что вы все о грустном да о грустном? — проворчала Милка. — Конечно, я сейчас тоже нешибко сексуальна и вообще не настроена, но мы же не на поминки сюда пришли? Давайте лучше о том паре думать, который костей не ломит…
— Ага, — поддакнул Юрка, — и про пещеру с водичкой в пять градусов вспоминать…
— Мама родная! — сказал Топорик, открывая дверь в парилку. — Градусов восемьдесят! Накочегарила Лушка!
