— Что ж, Рыжиков их вообще кинуть хотел?
— Нет, даже Филат так не думает. Он считает, что Рыжиков хотел убедиться, что ему привезли аванс, а потом намеревался отвезти их туда, где хранил папку. И, как он думает, там у Рыжикова имелась силовая поддержка. Так что, если б ребята захотели получить папку за так, то могли бы и вовсе остаться с носом. В общем, вчера они сами сглупили, поспешили и остались в дураках. Два трупа, большой шухер — и никакого результата. К тому же мокрушники эти, Гришан с Фимой, требовали от Филата расчета, а денег у него не было. Он вообще хотел их замочить, если очень сильно нудить будут.
— Во люди! — искренне возмутился Таран.
— Но Филат и сам на волоске висит. Заказчик ему пообещал, что если с папкой продинамит, то очень пожалеет. А где ее искать, Филат понятия не имеет. Но точно знает, что ни дома, ни на работе этой папки нет. Они втихаря облазали квартиры всех его любовниц и приятелей. Практически во всех местах побывали, где Рыжиков хоть чуточку светился. Два месяца кряду водили его по городу — и ни шиша. Вот поэтому-то у меня и появилась мысль, что Рыжиков эту папку вовсе в город не возил.
— И что, думаете, она у бабки лежит? — с иронией спросил Таран.
— А почему бы и нет?
Въехали в село, прокатили мимо здешнего «центра». Миновали избу бывшего сельсовета, на которой был приколочен старый герб РСФСР с серпом и молотом, развевался некий бело-сизо-оранжевый флаг (до таких цветов вылинял российский триколор), а также имелась относительно свежая вывеска: «Волостная управа».
Далее проехали клуб, почту, магазин с большой вывеской. Наконец добрались до противоположного конца села. Уже была видна развилка, которую Таран хорошо помнил по февральским приключениям. Тогда он, в компании с Полиной и Лизкой, проезжал ее под дулами автоматов, которые благодаря его доверчивости попали в руки Гальке и Таньке, двум-приблатненным оторвам. Они подъезжали сюда со стороны озера, справа, но в село не поехали. Галька заставила гнать машину дальше, по дороге, ведущей к шоссе, но потом велела повернуть к бывшему санаторию химкомбината… Таран вдруг подумал: а что, если Рыжиков запрятал свою папку где-нибудь там? Конечно, Дуська-самогонщица давно уже пребывает в пекле. Но ведь именно у нее обнаружился тот самый таинственный порошок, от которого Полина, Галька, Танька и Дуськины кочегары превратились в безвольные, покорные любому приказу существа! А что, если рецептик этого порошка Дуська вычитала в папке, которую ей доверил Рыжиков?
Но говорить об этом Юрка не стал, потому что Птицын велел тормозить.
— Посиди здесь, — сказал он, осторожно выбираясь из машины, будто у него и впрямь нога болела. — Посматривай по сторонам На всякий случай…
Таран точного места, где проживала Полинина бабка, не знал, а вот Птицын, хоть и прихрамывая, но очень уверенно направился к небольшой избе, стоявшей в глубине фруктового сада, обнесенного зеленым штакетником. В отличие от соседних, довольно зачуханных и давно не подвергавшихся даже косметическому ремонту, эта выглядела очень изящно, прямо как на лубочных картинках, изображавших счастливый быт освобожденного крестьянства в пореформенной России XIX века. И шифер на крыше лежал свеженький, и стены были с внешней стороны аккуратно обшиты крашенной в зеленый цвет вагонкой, и резные наличники на окнах были новенькие, нежно-голубые. Неужели это все бабка, которой далеко за семьдесят, своеручно проделала? Может, папа Нефедов матушку навещал?
Генрих Михайлович дошел до незапертой калитки. Во дворе тут же загавкал барбос, предупреждая хозяйку о визитере. А затем с крыльца спустилась невысокая старушка, сильно загорелая и одетая явно не по-деревенски — в джинсы, безрукавку и бейсболку. Да еще и в солнцезащитных очках! Таких бабуль Таран видел только в американских фильмах.
— Что вам угодно, гражданин? — спросила бабка строгим тоном.
— Извините, Анна Гавриловна, — вежливо произнес Птицын, — мне к вам порекомендовали обратиться. У меня в прошлом был закрытый перелом, а теперь вот нога изрядно мучит. Хотелось бы проконсультироваться.
— Извините, а кто вам порекомендовал обратиться ко мне?
— Рыжиков Андрей Михайлович.
— Ну, тогда проходите.
Птицын поднялся на крыльцо и скрылся внутри красивой избушки. Таран прислушался, но даже отголосков беседы расслышать не мог.
Прошло минут двадцать, может, чуть побольше, и, к вящему удивлению Юрки, на крыльце появился Птицын, несущий под мышкой увесистую темно-коричневую папку. За ним семенила бабушка Нефедова.
— Сердечно вам благодарен, Анна Гавриловна! — поклонился Генрих Михайлович с отточенной аристократической грацией.
Юрка, конечно, чинно дождался возвращения Птицына и, пока не тронулся с места, никаких вопросов не задавал.
— В магазин поедем? — спросил он у Генриха, когда тот, устроившись на заднем сиденье «уазика», развязал три черных тесемочки, на которые была завязана папка, стал наскоро просматривать многочисленные листы.
— Да-да, — пробормотал Птицын довольно рассеянным тоном. — Надя тебе же список написала, чего купить. Кстати, денег хватит?
— Хватит, — кивнул Юрка. — Надька все до копейки подсчитала. А цены покамест быстро не растут… Неужели та самая папка?
— Да, та самая! — не очень радостно подтвердил Птицын.
— Это ж надо! — Таран не сразу просек, что командир чем-то недоволен. — Там эти братки с ума сходят, глотки друг другу рвут, а папка-то вот она!
— Все верно, — вздохнул Птицын. — Папка-то вот она, только того, за что покойный Рыжиков хотел пятьдесят тысяч долларов заработать, тут нет.
— А что ж тут есть? — разочарованно произнес Таран.
— В сущности, беллетристика. Неопубликованная рукопись романа, сочиненного Полининым дедушкой по материнской линии. По-моему, что-то о 1812 годе…
— А почитать можно?
— В принципе да. Приедем домой, можешь взять. Читай, если не соскучишься…
Часть II
ТЫ ГУЛЯЙ, ГУЛЯЙ, МОЙ КОНЬ…
Повесть-сказ, сочиненная Б. С. Сучковым
КЛЕЩ НА ТРЕХ ГОРАХ
Утром 31 августа 1812 года на Трех горах, что за Пресненской заставою, было необычно людно. Группами и в одиночку, со всех концов Москвы, брели сюда разного звания люди. Шли крупные, уверенные в своей мордобойной силе охотнорядцы, лабазники, приказчики, каретники, кузнецы, гончары, суконщики, медники, ямщики и иные молодцы купецкого и посадского чина. Скромно пряча пятифунтовые гирьки и ножички под одеждой, приходили ватагами и ватажками лихие, хоронившиеся до времени в ночлежных домах и притонах. Подкатывали на своем выезде дворяне, окруженные десятком, а то и двумя конных холопов, при ружьях и пистолетах. Одни из благородных прибывали в сюртуках и цилиндрах, другие — в охотничьем, третьи — в мундирах екатерининских и павловских времен, с орденами и медалями за давние кампании. Из богаделен выбрались инвалидные старички, бывалые еще под Туртукаем и Очаковом.