Никодим-Игнаха сердито плюнул сквозь щербатые, погнившие зубы.
— Зло кипело. Вроде где не послушаешь — так нее Катьку ругают да бар пожечь грозят, покуда пьяные. Метелкина ждут, вишь ты. А скажешь, что Метелкин — я и есть, не верят али боятся. Вот и пошел в Москву.
— А «ВОРа»-то как сняли?
— Да говорил же — Марфа твоя. Она мне и рубцы свела со спины, и еще на путь истинный наставила. Молюсь о здравии ее еженощно.
— Марфа-то знала, кто ты есть? — спросил Клещ.
— Нет. Я ей ни Метелкиным, ни Заметаевым не назывался. Иван Пузырев я был по бумаге, покуда постриг не принял. С той поры — Никодим, и все. Умер для мира.
— Ой ли? — прищурился Клещ, лицо которого заметно пободрело и порозовело от разговора со старым другом. — Однако с Лукьяном-то знался, отец святой…
…Через полчаса они взошли по лестнице и постучали тройным условным стуком в дверь Марфы.
ПЛЕННИЦЫ
Себастиани пропах дымом. В воспаленных глазах словно бы отражалось пламя московского пожара.
— Господин граф, многое проясняется, — сказал он, обращаясь к Коленкуру. Де Сегюр и Лористон, рывшиеся в бумагах императора, подняли головы. На лицах их выразилось высочайшее внимание.
— Маркитанта Палабретти найти не удалось. Похожего человека видели поляки из эскадрона того самого лейтенанта Ржевусского, о котором беспокоился человек, поднятый нами из шахты.
Далее, задержана компаньонка Палабретти, маркитантка Луиза Пьеррон, по кличке Крошка, а вместе с ней — русская цыганка Настази, подозрительно хорошо говорящая по-французски. Человека, похожего на Палабретти, и упомянутую Крошку поляки видели в доме, принадлежащем русскому отставному генералу Ивану Муравьеву. Вчера, примерно в три часа пополудни, туда явился некий русский крестьянин лет двадцати, представившийся крепостным Муравьева, и объявил, что хозяин прислал его за бумагой, спрятанной под порогом спальни. Когда поляки нашли в указанном месте план московских подземелий, они по приказу лейтенанта Ржевусского решили препроводить крестьянина в штаб полка для производства дознания. Однако вблизи церкви Святой Неонилы, прямо напротив штаба, двое неизвестных в упор застрелили конвоиров, освободили задержанного мужика и похитили план. Один из нападавших, по описанию поляков, седой казак с большой бородой, ускакал на коне, куда девались двое других — неизвестно. Во время погони за казаком несколько улан были убиты, а лейтенант Ржевусский — пропал бесследно…
— По-моему, дело не столько проясняется, сколько запутывается, — заметил Лористон в тот момент, когда Себастиани решил перевести дух.
— Напротив, — возразил Себастиани, — все очевиднее становится, что мы имеем дело с русскими шпионами.
— Вот как! — Де Сегюр устремил взгляд на генерала.
— Да, месье. В заговор были вовлечены Палабретти, Крошка, лейтенант Ржевусский и, вероятно, кто-то еще из его офицеров. Два или три шпиона, оставленные русскими в городе, им помогали. Очень может быть, что одна из них — цыганка Настази, говорящая по-французски.
— Но Крошка и эта цыганка уже задержаны? — спросил Коленкур.
— Да, они в соседней комнате под охраной гвардейцев. Я думаю, что они нуждаются в очной ставке с человеком… которого мы сейчас называем императором.
— Значит, сир… — побледнел де Сегюр.
— Не торопитесь с выводами.
— Надо сначала осведомиться у врача, в каком состоянии пребывает… — Лористон несколько запнулся, — предполагаемый император.
Врач оказался легок на помине и уже входил в комнату.
— Он в сознании, — доложил медик. — Спросил, отчего пахнет дымом. Я сказал, что за ночь пожары очень усилились…
— Какова была его реакция? — спросил де Сегюр.
— Он сказал: «Должно быть, наши солдаты были неосторожны…»
— Он не называл себя Палабретти?
— Нет. Настроение у него скорее бодрое, чем подавленное. Простуда почти прошла.
— Благодарю вас, сударь, вы свободны. Впрочем, желательно, чтобы вы побыли достаточно близко от его величества.
Врач поклонился и вышел.
Лористон прошелся от стола на середину комнаты, повернулся кругом, бряцнув шпорой.
— Ну, я полагаю, что пора вызвать мадемуазель Пьеррон. Цыганку пока оставим в покое.
Гвардейцы ввели бледную и перепуганную Крошку. Так близко столь высоких особ она еще не видела.
— Прошу вас сесть, мадемуазель Пьеррон, — сухо пригласил Себастиани.
Крошка присела на краешек стула.
— Вы имеете маркитантский патент, мадемуазель?
— Да. Вы можете справиться у командира полубригады или у бригадного генерала.
— Это успеется. Алессандро Палабретти также?
— Да, месье. У него все в порядке.
— По докладу из нижестоящих штабов вы были задержаны вместе с цыганкой за хождение по городу в ночное время, не зная пароля. Что вы делали на улице?
— Мой генерал, я готова рассказать все! — воскликнула Крошка. — Клянусь, что ничего, кроме правды, вы от меня не услышите!
— Именно этого мы от вас и ждем.
— Да, но для этого мне нужно очень много времени.
— Мы будем терпеливы до определенного предела.
— Я начну с самого начала. Позавчера днем мы с Палабретти заехали с фурой во двор дома, куда потом приехали польские уланы.
— Зачем, простите? — испытующе прищурился Себастиани. — Вы собирались мародерствовать?
— Дом был уже ограблен, — оскорбленно сказала Крошка. — У нас просто сломалась оглобля, и Сандро, то есть месье Палабретти, решил поискать какую-нибудь доску или шест, чтобы вытесать новую. Мы уже вышли во двор, когда явились польские уланы во главе с Ржевусским и заявили, что им этот дом указан для постоя. Когда мы с мужем… то есть, конечно, с месье Палабретти, пошли показывать лейтенанту дом…
Тут Крошка действительно выложила все. Не упирая на то, в какой момент Надежда напала на них и застала врасплох, она тем не менее рассказала и о перестрелке в доме, и о появлении Клеща, и о наличии подземных ходов — словом, раскрыла все карты, какие могла. Особо долго она рассказывала о колдунье Марфе и о том, как та управляет Настей на расстоянии, о том, как Марфа вернула Надежде ребенка и, отобрав молоко у Насти, передала его Надежде.
— Да она нас дурачит, — шепнул Коленкур на ухо Лористону. — У этой девицы буйная фантазия.
— Итак, мадемуазель, — резюмировал Себастиани. — Маркитанта Палабретти вы не видели с позавчерашнего вечера, не так ли? Он пропал бесследно. Я правильно вас понял?
— Да, мой генерал.
— Вы были его любовницей?
— Ну кто же задает такие вопросы даме? — Крошка пыталась изобразить возмущение, но Себастиани это не смутило.
