Начальник полиции в Санта-Исабели решил, что коллега его разыгрывает, и послал начальника полиции Сан-Эстебана к черту. Об этом начальник полиции Сан-Эстебана сообщил дону Мигелю и велел ему, в свою очередь, убираться к дьяволу и не мешать людям работать.
Казалось, дело могло так ничем и не кончиться. Но дон Мигель был горячим и гордым человеком, в его жилах текла кровь испанских конкистадоров, лишь немного разбавленная индейской и негритянской. Он решил сам позвонить начальнику полиции Санта-Исабели и сказать ему все, что следует сказать кабальеро, которого оскорбили. Однако от волнения он набрал вместо последней цифры «3», цифру «4», а потому попал не в кабинет начальника полиции, а в штаб 5-го пехотного полка. Дежурный, скучавший у телефона, обрадовался возможности поговорить с интеллигентным человеком. Он услышал в трубке ливень ругательств в адрес начальника полиции, не прекращавшийся почти полчаса, и слушал их с большим интересом. Из потока ругани он как-то непроизвольно выхватил слова «горят джип и грузовик». Наслушавшись вдоволь дона Мигеля, этот славный лейтенант повесил трубку, но все-таки напоследок обрадовал собеседника сообщением, что тот полчаса изводил свой запас красноречия не по адресу. Лишь после этого лейтенант вспомнил, что третий взвод первой роты уехал на ночные стрельбы как раз на джипе и грузовике. На всякий случай он позвонил в роту и обнаружил, что взвода нет. До него начало что-то доходить. Он позвонил полковнику и доложил, что взвод до сих пор не прибыл с ночных стрельбищ, а дон Мигель видел горящие машины. Полковник в отличие от полицейских страдал манией преследования. Когда лейтенант сообщил ему, что машины горят, полковник решил, что началась война, которую он давно ждал, чтобы получить какой-нибудь орден. Он тут же связался со штабом дивизии и заявил, что на острове высажены крупные силы противника. Каково же было его удивление, когда в штабе этому не изумились, а напротив, обозвали его ослом, ибо уже весь остров знал, что на Хайди высадились крупные силы террористов.
Объяснялось это дело очень просто. Дон Мигель де ла Фуэнте решил после разговора с лейтенантом пустить в дело родственные связи. Он позвонил в столицу Хайди, Сан-Исидро, на квартиру своему двоюродному брату, работавшему в генеральном штабе. Это был уже немолодой холостяк, который имел привычку долго крутить верньер радиоприемника в ночное время. Его мучила бессонница. Совершенно неожиданно на волне «Вое де Лос-Панчос» он услышал уже в третий раз повторяемую запись выступления Комиссара. В тот же самый момент и раздался звонок дона Мигеля. Поскольку два события очень удачно совпали, генштабист тут же позвонил начальнику генштаба, тот тоже настроился на Лос-Панчос и услышал голос Комиссара. Наконец, все дошло до Лопеса, и в три часа десять минут диктатор объявил на острове чрезвычайное положение.
Командир 5-го полка получил приказ выслать разведку к бензоколонке Китайца Чарли.
Я уже говорил, что узнал об этом гораздо позже. Собрав оружие, наши ребята принялись разбрасывать повсюду листовки, которые были размножены на ксероксе в мэрии Лос-Панчоса с привезенного вместе с оружием образца. Потом Комиссар, выпустив из винного погреба всех, кто еще держался на ногах, провел митинг.
— Граждане Республики Хайди! Первое сражение национально-освободительной войны против диктатуры Лопеса выиграно силами революции! — орал Комиссар с эстакады для мойки машин. — Тридцать кровавых палачей народа уничтожены, захвачено оружие и патроны. Мы будем наносить хунте и не такие удары! Долой диктатуру Лопеса!
— Долой! — заорал Китаец Чарли, единственный трезвый из всех, если не считать не слишком пьяных рабочих. Прочие то ли ничего не поняли, то ли просто не расслышали.
— Долой! — еще раз (и намного громче) заорал Китаец, воздевая кверху свой пухленький кулачок, увешанный перстнями. Народ безмолвствовал.
— Ну, что же вы?! — покраснев от натуги, завопил Чарли. — Если сеньор… то есть, если компаньеро партизан велит кричать: «Долой!» — значит, нужно кричать: «Долой!» Только в этом случае нас не расстреляют! Давайте дружно крикнем, и тогда нас всех отпустят.
— Долой диктатуру Лопеса! — прокричал Комиссар.
— Долой! — заорали Чарли и его рабочие, которые были потрезвее, так как сидели не в винном погребе, а в шиномонтажной мастерской и смогли выпить там только одну припрятанную бутылку.
— Уже лучше, — сказал Чарли, — но надо попробовать еще раз. Ну-ка, три-четыре… До-лой! До-лой! До-лой!
Пьяницы вошли в раж и начали, поддавшись стадному чувству, орать так, что можно было подумать, будто их не полтора десятка, а по меньшей мере полсотни.
— Вот так, — просиял Китаец, — теперь вы знаете, как надо делать революции! Главное — кричать громче и дружнее!
Все участники митинга, однако, так разошлись, что, обнявшись и поддерживая друг друга, двинулись по шоссе в сторону Сан-Эстебана, скандируя без умолку: «Долой! До-лой!»
— Ну и слава Богу, — облегченно сказал Чарли. — Они наверняка поднимут в Сан-Эстебане народные массы.
Тут сомнений ни у кого не было: подобный крик мог разбудить даже мертвеца.
Капитан уже хотел было отдать приказ заминировать бензоколонку и уходить, когда воздух совершенно неожиданно прорезала длинная очередь из двадцатимиллиметрового пулемета. Здоровенные трассирующие пули засвистели выше голов ребят, которые тут же поспешили укрыться, и с мерзким мяуканьем стали отскакивать от бетонной стены офиса, на крыше которого я имел честь пребывать. К счастью для нас, пулеметчики 5-го полка, открывшие огонь с бронетранспортеров «М-114», были знакомы со своим оружием значительно хуже, чем с окрестными шлюхами. Жалобно звенели вышибаемые стекла, рикошеты мяукали один за другим, словно какой-то великан наступал на хвосты несметному количеству котов.
Я через свою инфракрасную оптику разглядел три утюгообразные машины, которые двигались по шоссе, молотя из пулеметов наугад. Недолго думая, я начал бить по головному трассирующими пулями. Тем самым я указал цель Малышу, который прицелился из гранатомета.
Бронетранспортеры начали расползаться: один остался на месте, по-прежнему строча по бензоколонке, второй сполз в кювет и начал ползти влево, а третий, брякая гусеницами, прибавил ходу и рванул по шоссе прямо к бензоколонке. Вот тут-то Малыш и долбанул его гранатой. Зашипев и оставляя огненный след, реактивная штуковина понеслась к цели. Малыш отлично умел брать упреждение, и на темном контуре машины сперва мигнула искорка, затем смачно грохнуло, и машина встала. Таких картинок я видел немало. Огонь и дым повалили столбом, стало светлее.
— Капрал, слезай! — велел Капитан по рации. — Надо уходить!
Я стал задом отползать к люку, через который забирался на крышу, но тут произошло что-то невообразимое. Скорее всего шальная зажигательная пуля, выпущенная с бронетранспортера, угодила в одну из больших емкостей с бензином, которые располагались в ста ярдах за бензоколонкой. Грохнуло так, что у меня посолонело во рту. Как я очутился в нужном мне люке — не помню. Бензин полыхал ярко, ночь превратилась в день. Собрав в охапку оружие, я стал спускаться по лестнице на второй этаж, но тут еще раз шандарахнуло, и я, уже стоя на нижних ступеньках лестницы, не удержался и кубарем слетел вниз. Это взлетела на воздух вторая емкость.
