— Обопритесь на меня, сеньор Рамон… — Руки у него были связаны, и мне пришлось поддерживать эту махину за спину.
— Единственная христианская душа нашлась! — проворчал Рамон. Осторожно ступая на раненую ногу и кривясь от боли, он добавил:
— Да и то черномазая…
Мне не было обидно, потому что я понимал: Рамону больно.
Из кладовки мы привели его в кухню и усадили на табурет. Донья внимательно разглядывала его, скрестив на груди руки.
— Кто ты такой? — спросила она мужским голосом.
— Человек… — буркнул Рамон, — Рамон меня зовут.
— Что это был за корабль, который мы взорвали со всем экипажем? — поинтересовалась донья. Рамон как-то странно поднял брови, но сказал спокойно:
— Морской корабль был…
— Почему на нем был английский флаг?
— Испанского не сшили…
— Ты пират?
— Я моряк и все… Ладно вам, сеньор, палача зовите…
— На тот свет не терпится?
— Почему? Я успею, это такое место, куда рано или поздно обязательно пускают…
— Я думаю, что тебе будет лучше попасть туда попозже. Сперва я узнаю, что ты за птица и как залетела на мой остров!
— Пытать будете? — спросил Рамон.
— Как разговоришься, а то и вовсе не будем…
— Перевязали бы тогда сперва, а то истыкали шпагой да еще руки связали…
— Мануэль, разрежь веревку! — приказала донья.
Я подошел и кухонным ножом разрезал веревку. Одна из рук у дядьки, правая, была проткнута шпагой выше локтя, Росита принесла полотна, нарезала его лентами, нащипала ниток из тряпок, сваляла в катышек. Потом горячей водой промыла рану на руке, приложила к ней катышек из ниток и замотала полотняной полосой.
— Снимай штаны! — приказала донья. Рамон замешкался.
— Вы, сеньор, повесьте меня, но перед бабами я не разденусь!
— Где ты тут баб видел? — спросила донья, почему-то покраснев.
— Видно же, что девка это! — сказал Рамон, указав на Роситу. — Но уж и ловка на шпагах! Это ваша пассия, сеньор? Такие красотки, как она, опаснее любого старого вояки, клянусь честью!
— А если я скажу тебе, что и я не мужчина?
— Кто его знает… — приглядываясь к донье, произнес Рамон. — Если вы мне скажете, что этот черномазик — девочка, я тоже не удивлюсь…
— Я мужчина! — обиделся я.
— О, — улыбнулась донья, — никто в этом не сомневается! А теперь, Рамон, надеюсь, ты позволишь нам осмотреть твою ногу?
— Черт с вами! — ухмыльнулся Рамон. — Гляди ее!
— Глядите… — поправила донья, — мы с тобой не пасли свиней, мужик!
— Прошу прощенья, сеньора, но и я не свинопас! Мое полное имя Рамон-Хорхе-Мария де Костелло де Оро, я всего лишь бедный идальго, но род мой древен…
— Де Костелло де Оро? — сказала донья взволнованно. — Да поразит вас гром небесный, сеньор, если вы солгали!
— Я не солгал, сеньора, мой отец Альфонсо де Костелло де Оро был родственником…
— А как вы, сеньор Рамон, попали сюда?
— Очень просто, сеньора. Наше судно в сорока милях отсюда столкнулось в бою с двумя голландскими. Нам удалось уйти от них, потому что один из голландцев был уже здорово потрепан, прежде чем встретился с нами. Нам удалось подбить фок-мачту на втором, и они отстали. Ночь скрыла нас из виду, а утром мы подошли к этому чудному острову, поскольку запасы воды у нас иссякли. Капитан послал нас за водой. Хотя флаг у нас и английский, но испанцев у нас немало, дезертиры, бывшие пленные, беглые галерники — все отпетый народ. Мы и не знали, что попадем в такую переделку… Готов поклясться молоком матери, что мы ждали чего угодно, но не засады.
— Вы и у пиратов были офицером?
— Ну, если это так можно назвать. Меня называли «лейтенантом», но доля добычи от этого не повышалась. Мне действительно поручали командовать людьми, особенно в последний год, так уж получилось, что меня слушались… Так вот уж никак я не мог ожидать, что встречу вас, дорогая кузина!
— Честно говоря, я тоже не ждала вас увидеть, мой дорогой кузен…
— Ну что же… — улыбнулся Рамон, — зовите ваших слуг, пусть отведут меня в каземат.
— Каземата у меня нет, а слуг всего двое…
— Ну, тогда позовите солдат!
— Здесь нет ни одного солдата, сеньор…
— А кто же стрелял из пушек? Вы думаете, я деревенщина, дорогая кузина, и не знаю, что такое артиллерийская канонада? За короткое время прогрохотало столько выстрелов, что даже, будь у вас не трое, а целых двадцать пушкарей, и то они не успели бы…
— Мои пушки стреляли сами! — сказала донья сущую правду.
— Сеньора, я же не собираюсь выяснять, сколько у вас солдат!
— Я и не скрываю, Рамон, нас действительно три человека… Я провожу вас, а Мануэль поможет вам дойти. Обопритесь на его плечо!
Рамона заперли на ключ в довольно удобном жилище. Ему даже вина принесли. Я бы тоже согласился быть пленником, если бы мне дали столько жратвы. Правда, в этой комнатенке не было даже маленького окошка, но в двери светилось много дырочек, просверленных буравом, и задохнуться было нельзя.
Караула, конечно, ставить не стали. Дверь была крепкая, и вышибить ее, да к тому же с одной рукой, Рамону было не под силу. Гораздо больше донья опасалась, что на острове еще могли остаться пираты, прибывшие на корабле с Рамоном. Правда, на дворе бушевал дождь, который мог зарядить не на одни сутки, подъемный мост поднят, а ворота закрыты, однако от этих пиратов всего можно было ожидать. Поэтому, ложась спать, мы натащили к постели ружей и зарядили их.
Росита и донья улеглись рядом со мной. А потом они начали делать такое… Наверно, их душами завладел дьявол. Господи, спаси и помилуй!
ПЕРСТЕНЕК С ЧЕРТОЧКОЙ
Проснулся я очень рано. Мне было душно, потому что донья Мерседес и Росита сильно придавили меня своими спинами. К тому же от них пахло, и мне захотелось выбраться из кровати.
Я вылез, надел штаны и подумал о Господе Боге. То, что мы вчера выделывали, было сплошным грехом. Господь, конечно, терпелив и милосерден, потому что не убил нас всех громом и даже не позволил этого сделать пиратам. Наверно, потому, что пираты наделали еще больше грехов, чем мы. Но все равно: мы — грешники. Теперь нас будут жарить в аду, когда мы умрем. Это страшно. Вчера, когда загорелась трава, а затем лес и пираты оказались в огне, я понял, как это страшно — гореть заживо.
Неужели донья Мерседес не знает, что бывает с людьми, которые делают грехи? И Росита знает. А делают, и меня соблазняют… Падре Хуан давно бы проклял их, если б узнал. Даже мама моя наверняка бы обозвала их шлюхами, а бабушка — и подавно. Мою маму только бабушка называла шлюхой, и то потому, что та спала с белым, а не с черным. Но никто другой так не считал, потому что надсмотрщика Грегорио все боялись. Он наверняка не только маму, но и других черных женщин мучил. А если бы не похвалялся, что Падре — его ребенок, так его бы, наверно, и жениться не заставили. Все равно он свинья, и, если б мне вчера попался, я убил бы его из пистолета, как того пирата в кустах. От него воняло точно так же, как от Грегорио. Жаль, что на самом деле это был другой белый. А еще лучше было бы убить Грегорио из пушки. Тогда его разорвало бы на куски…
