Но ничего такого не было. Война во Вьетнаме оставалась самым главным, о чем писали газеты. Никто не слышал ни о каких чудесах, кроме обычных сплетен о «летающих тарелках». Кроме того, умей Грэг обращаться с ящиком, он бы уже нашел способ прекратить и обстрел, и всю войну сразу.
И тогда мне пришла в голову мысль, что скорее всего он повез Black Box во Вьетнам именно потому, что хотел найти здесь кого-то, кто мог бы помочь ему разобраться с ящиком.
Я сидел спиной к зареву и успел увидеть две длинные тени, отброшенные фигурами, возникшими у меня за спиной. И ничего больше… (Обрыв памяти.) Мне было очень смешно. И так хорошо, как никогда не бывало раньше. Потому что мне сделали укол, от которого крысы и змеи перестали выпрыгивать из всех углов, а черные пауки больше не падали на меня с потолка. Они опутывали меня паутиной, и я задыхался. Теперь все кончилось, проклятый потолок исчез, и я смог видеть черное небо и много-много зеленых звездочек. Они не просто висели на небе, а перебегали, кружились, плясали. А иногда они выстраивались в шеренги и колонны, появлялись звезды-сержанты, звезды-офицеры, звезды-генералы и начинали командовать. И я был счастлив, потому что знал: одна из этих звездочек — мой дом. Мне хотелось петь, но я ни одной песни не помнил с самого начала, а петь с конца мне запретили под страхом военно-полевого суда. Правда, мне уже сказали, что я произведен в чин кретина, но не объяснили, насколько это выше генерала. И еще признали, что я умный, только не знаю, как меня зовут. Я знал, но забыл, потому что пропал без вести. Пока меня не найдут, всю жизнь не буду знать, как мое имя. А что такое «имя»? Правда, смешно? (Обрыв памяти.) Черный ящик! Он пришел! Я его вижу! Но почему он в белом халате? Не хочу!
Они опять сделают укол! Мне это не надо! Пустите! Не пойду! Я не хочу вспоминать, кто я. Не хочу! (Обрыв памяти.) Парашют! Почему он не раскрывается? Да его просто нет! Проклятый Суинг не дотянулся! Я падаю! Падаю! Пада-а-ю-ю Так дотянулся он или нет? Я ведь живой. Не разбился. И голова не болит. Я
— Ричард Стенали Браун, мне чуть меньше тридцати одного года. Прекрасно помню все, что было со мной, и даже знаю что… (На этом месте сон прервался. То ли я просто крепче заснул то ли, наоборот, в этот момент проснулся. Так или иначе, но ничего иного из «Дурацкого сна N 12» я не запомнил.)
Часть IV. САПОГ В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ
На финише перелета
Проснулся я в дурном настроении. Слишком похож был минувший дурацкий сон (особенно его последние фрагменты) на ту бредятину, которой была забита моя башка во время выхода из комы. Воспоминание об этом совсем недавнем моем состоянии и привело к тому, что, очнувшись, я ощутил какую-то похмельную Тяжесть во всем организме. Может, дело усугублялось еще и тем, что проснулся я не сам, а меня разбудили, бесцеремонно тряхнув за плечо. Хорошо, хоть по мордам не нахлопали.
Ленку, должно быть, разбудили раньше меня, потому что, когда я продрал глаза, она тут же сообщила:
— Прилетели! На земле стоим.
Больше ни ей, ни мне ничего сказать не дали. Приемы были известные и очень хорошо знакомые: пластырь на рот, мешок на голову, стяжку мешка слегка затянули, только чуть-чуть свободнее, чем требовалось для удушения, и потащили. Судя по всему, запихнули в тот же автофургончик, на котором привезли в самолет. Зажужжали моторчики, открывающие аппарель. Кто-то, хлопнув дверцей, уселся на водительское место и задом подал машину на бетон. Потом, резко вывернув баранку, дал полный газ. Все это я ощущал только по звукам да еще по мотаниям из стороны в сторону при поворотах и торможениях.
Мотались так минут пятнадцать, пока не услышали знакомый клекот вертолетного движка. Лязгнула, открываясь, задняя дверь фургона, пахнуло бензином, меня сцапали сразу двое, ухватив под мышки и за ноги, после чего перетащили из фургона в вертолет и толкнули на сиденье. Где-то сбоку плюхнулась и Ленка — я услышал ее мычание.
Вертолет затарахтел интенсивнее, потянул вверх и довольно круто. Это я понял по тому, что желудок словно бы опустился вниз. Куда еще потащат? Или, может быть, на этот раз все-таки сбросят? Эта веселая мыслишка вопреки логике как-то проскальзывала в сознании, хотя мне казалось, что такой романтик, который, имея возможность прихлопнуть двух мелких людишек еще вчера, повез их хрен знает куда, не характерен для нашего столетия.
На сей раз полет длился не больше десяти минут. После этого тарахтелка плавно пошла на посадку. Когда заметно снизились — это я тоже по внутренним органам определил, — звук двигателя изменился. Появилось что-то вроде эха, рокот отражался не то от гор, не то от каменных стен.
Особо не церемонились и здесь. Не снимая мешков, взяли под руки и выволокли из вертолета на свежий воздух. Потом даже не повели, а потащили куда-то сперва по твердому и шероховатому бетону, потом — по твердому и гладкому мрамору, наконец, — по мягкому ковру. Послышалось гудение, щелчки — нас подтолкнули вперед. Я сразу понял, что нас привели в лифт, ощутив характерное покачивание пола.
В лифте мы поднимались не очень долго и, как мне показалось, не слишком быстро. Поэтому я предположил, что лифт увез нас не выше, чем на третий, максимум четвертый этаж.
Кабина остановилась, нас с Ленкой вывели на какое-то мягкое ковровое покрытие. По крайней мере, подошвы его таким ощущали и шагов почти не было слышно.
По этому самому покрытию нас отконвоировали дальше. Путь этот для человека с мешком на голове показался очень запутанным. Сначала вроде бы прошли шагов десять вперед, потом свернули куда-то вправо, после этого поднялись по лестнице на двадцать ступенек вверх. Сделали еще пятнадцать шагов вперед, перешли на какую-то наклонную плоскость… Короче, «три шаги направо, три шаги налево, шаг уперод и два — назад». Затем нас усадили на мягкий диван и… удалились. Правда, на смену тем, кто ушел, тут же явились другие. Конечно, я и Ленка сумели только почуять движение воздуха, смену запахов, дыхания, кряхтения и лишь в самой малой степени расслышать звуки шагов.
Ни одного слова при этом произнесено не было. Я даже прикинул, что, может быть, нас глухонемые похитили… Так, из общей привычки к хохмам.
Минут пять мы просидели на диване, а потом нас взяли под ручки и повели куда-то вперед. Кто-то открыл перед нами двери, нас опять обвеяло прохладным воздухом. Послышалось журчание воды, но не такое, как в унитазе, а как в фонтане. Сквозь ткань мешка долетел аромат цветов. Конвоиры вновь усадили нас на диван, но с более мягкой обивкой. Затем, оставаясь где-то за спинкой этого дивана, сняли с наших голов мешки. Однако разглядеть особо много не удалось. В большой комнате или небольшом зале — как хошь считай! — было темно, как у негра за пазухой.
Потом настала очередь расклеивания ртов. Пластыри отлепили довольно гуманно, скорее всего потому, что они еще не успели как следует присохнуть. После этого в лица нам направили яркие лампы и, пока мы жмурились, освободили от наручников. Правда, не сразу, а только после того, как некая значительная в здешних местах личность разглядела наши физиономии. Я лично так и не сумел рассмотреть тех товарищей, которые занимались нашей «предпродажной подготовкой», поскольку они испарились еще до того, как в зале потухли лампы, слепившие мне глаза, и зажегся нормальный верхний свет.
