На правах беременной пришла к завтраку раньше
положенного — официанты еще накрывали. Рената немедленно велела подать ей
апельсинового сока, чаю, рогаликов с маслом и всего остального. Когда появился
первый из соседей по столу — толстый мсье Гош, тоже ранняя пташка, —
будущая мать уже справилась с тремя рогаликами и подбиралась к омлету с
грибами. Завтрак на «Левиафане» подавали не какой-нибудь континентальный, а
самый настоящий английский: с ростбифом, яичными изысками, пудингом и кашей.
Французскую часть консорциума представляли только круассаны. Зато за обедом и
ужином в меню безраздельно властвовала французская кухня. Ну не почки же с
бобами подавать в салоне «Виндзор»?
Первый помощник капитана явился, как всегда,
ровно в девять. Заботливо осведомился о самочувствии мадам Клебер. Рената
соврала, что спала плохо и ощущает себя совершенно разбитой, а все из-за того,
что плохо открывается иллюминатор и душно. Лейтенант Ренье переполошился, обещал,
что лично наведается и устранит неисправность. Яиц и ростбифа он не ел —
придерживался какой-то мудреной диеты и питался в основном зеленью. Рената его
за это жалела.
Потихоньку подтянулись остальные. Разговор за
завтраком обычно получался вялый — те, кто постарше, еще не пришли в себя после
скверно проведенной ночи; молодые же пока не вполне проснулись. Потешно было
наблюдать, как стервозная Кларисса Стамп обхаживает заику-дипломата. Рената
покачала головой: надо же выставлять себя такой дурой. Ведь он тебе, милочка, в
сыновья годится, даром что с импозантной проседью. По зубам ли стареющей
жеманнице этакий красавчик?
Самым последним пришел рыжий Псих (так Рената
называла про себя английского баронета). Космы торчат, глаза красные, уголок
рта подергивается — жуть и ужас. Но мадам Клебер его ничуточки не боялась, а
при случае не упускала возможности слегка позабавиться. Вот и сейчас она с
невинно-ласковой улыбкой протянула Психу молочник. Милфорд-Стоукс (ну и
имечко), как и предполагалось, брезгливо, отодвинул свою чашку. Рената знала по
опыту, что теперь он к молочнику не притронется, будет пить кофе черным.
— Что это вы шарахаетесь, сударь? —
дрогнув голосом, пролепетала она. — Не бойтесь, беременность не
заразна. — И закончила уже безо всякой дрожи. — Во всяком случае для
мужчин.
Псих метнул в нее испепеляющий взгляд,
разбившийся о встречный — лучистый и безмятежный. Лейтенант Ренье спрятал
ладонью улыбку, рантье хмыкнул. Даже японец, и тот улыбнулся Ренатиной выходке.
Правда, этот мсье Аоно все время улыбается, даже и безо всякого повода. Может,
у них, у японцев, улыбка вообще означает не веселость, а что-нибудь совсем
другое. Например, скуку или отвращение.
Отулыбавшись, мсье Аоно отмочил свою обычную
штуку, от которой соседей по столу с души воротило: достал из кармана бумажную
салфеточку, громко в нее высморкался, скомкал и аккуратненько уложил мокрый
комок на краешек своей грязной тарелки. Любуйся теперь на эту икэбану. Про
икэбану Рената прочла в романе Пьера Лота и запомнила звучное слово. Интересная
идея — составлять букеты не просто так, а с философским смыслом. Надо бы
как-нибудь попробовать.
— Вы какие цветы любите? — спросила
она доктора Труффо.
Тот перевел вопрос своей кляче, потом ответил:
— Анютины глазки.
И ответ тоже перевел: pansies.
— Обожаю цветы! — воскликнула мисс
Стамп (тоже еще инженю выискалась). — Но только живые. Люблю гулять по
цветущему лугу! У меня просто сердце разрывается, когда я вижу, как бедные
срезанные цветы вянут и роняют лепестки! Поэтому я никому не позволяю дарить себе
букетов. — И томный взгляд на русского красавчика.
Жалость какая, а то все так и забросали бы
тебя букетами, подумала Рената, вслух же сказала:
— По-моему, цветы — это венцы Божьего
творения, и топтать цветущий луг я почитаю за преступление.
— В парижских парках это и считается
преступлением, — изрек мсье Гош, — Кара — десять франков. И если дамы
позволят старому невеже закурить трубку, я расскажу вам одну занятную историйку
на эту тему.
— О, дамы, проявите
снисходительность! — вскричал очкастый индолог Свитчайлд, тряся бороденкой
а-ля Дизраэли. — Мсье Гош такой великолепный рассказчик!
Все обернулись к беременной Ренате, от которой
зависело решение, и она с намеком потерла висок. Нет, голова нисколечки не
болела — просто Рената тянула приятное мгновение. Однако послушать «историйку»
ей тоже было любопытно, и потому она с жертвенным видом кивнула:
— Хорошо, курите. Только пусть кто-нибудь
обмахивает меня веером.
Поскольку стервозная Кларисса, обладательница
роскошного страусиного веера, сделала вид, что к ней это не относится,
отдуваться пришлось японцу. Гинтаро Аоно уселся рядом и так усердно принялся
размахивать у страдалицы перед носом своим ярким веером с бабочками, что через
минуту Ренату и в самом деле замутило от этого калейдоскопа. Японец получил реприманд
за излишнее рвение.
Рантье же вкусно затянулся, выпустил облачко
ароматного дыма и приступил к рассказу:
