— Хотите верьте, хотите не верьте, но
история подлинная. Служил в Люксембургском саду один садовник, папаша Пикар.
Сорок лет поливал и подстригал цветочки, и до пенсии ему оставалось всего три
года. Однажды утром вышел папаша Пикар с лейкой, видит — на клумбе с тюльпанами
разлегся шикарный господин во фраке. Раскинулся на раннем солнышке, разнежился.
Видно, из ночных гуляк — кутил до рассвета, а до дома не добрался,
сомлел. — Гош прищурился, обвел присутствующих лукавым взглядом. —
Пикар, конечно, осерчал — тюльпаны-то помяты — и говорит: «Поднимайтесь, мсье,
у нас в парке на клумбе лежать не положено! За это штраф берем, десять франков».
Гуляка глаз приоткрыл, достал золотую монету. «На, говорит, старик, и оставь
меня в покое. Давно так славно не отдыхал». Ну, садовник монету принял, а сам
не уходит. «Штраф вы уплатили, но оставить вас тут я права не имею. Извольте-ка
подняться». Тут господин во фраке и второй глаз открыл, однако вставать не
торопится. «Сколько ж тебе заплатить, чтоб ты мне солнце не заслонял? Плачу
любую сумму, если отвяжешься и дашь часок подремать». Папаша Пикар в затылке
почесал, прикинул что-то в уме, губами пошевелил. «Что ж, говорит, если вы,
сударь, желаете приобрести часок лежания на клумбе Люксембургского сада, это
будет вам стоить восемьдесят четыре тысячи франков и ни единым су
меньше». — Седоусый француз весело усмехнулся и покачал головой, как бы
восхищаясь наглостью садовника. — И ни единым, говорит, су меньше, так-то.
А надо вам сказать, что этот подгулявший господин был не простой человек, а сам
банкир Лаффит, наибогатейший человек во всем Париже. Слов на ветер Лаффит
бросать не привык, сказал «любую сумму» — деваться некуда. Зазорно ему хвост-то
поджимать и от своего банкирского слова отказываться. Но и деньжищи этакие за
здорово живешь первому встречному нахалу отдавать неохота. Как быть? — Гош
пожал плечами, изображая крайнюю степень затруднения. — Лаффит возьми и
скажи: «Ну, старый мошенник, получишь ты свои восемьдесят четыре тысячи, но при
одном условии: докажи мне, что поваляться часок на твоей паршивой клумбе,
действительно, стоит таких денег. А не сумеешь доказать — я сейчас встану,
отхожу тебя тростью по бокам, и обойдется мне это мелкое хулиганство в сорок
франков административного штрафа». — Чокнутый Милфорд-Стоукс громко
рассмеялся и одобрительно тряхнул рыжей шевелюрой, а Гош поднял дожелта
прокуренный палец: погоди, мол, радоваться, это еще не конец. — И что вы
думаете, дамы и господа? Папаша Пикар, ничуть не смутившись, начал подводить
баланс. «Через полчаса, ровно в восемь, придет господин директор сада, увидит
вас на клумбе и начнет орать, чтоб я вас отсюда вывел. Я этого сделать не
смогу, потому что вы заплатите не за полчаса, а за полный час. Начну
препираться с господином директором, и он выгонит меня со службы без пенсиона и
выходного пособия. А мне три года до пенсии. Пенсион мне причитается тысяча
двести франков в год. Прожить на покое я собираюсь лет двадцать, итого это уже
двадцать четыре тысячи. Теперь жилье. С казенной квартирки меня и мою старушку
попрут. Спрашивается, где жить? Надо дом покупать. А скромный домишко с садом
где-нибудь на Луаре самое меньшее еще на двадцать тысяч потянет. Теперь,
сударь, о моей репутации подумайте. Сорок лет я в этом саду верой и правдой
отгорбатил, и всякий скажет, что папаша Пикар — человек честный. А тут такой
позор на мою седую башку. Это же взятка, подкуп! Думаю, по тысяче франков за
каждый год беспорочной службы немного будет в смысле моральной компенсации. А
всего как раз восемьдесят четыре тысячи и выходит». Засмеялся Лаффит, на клумбе
поудобней растянулся и снова глаза закрыл. «Приходи через час, —
говорит. — Будет тебе, старая обезьяна, твоя плата». Такая вот славная
историйка, судари и сударыни.
— Значит, год беспорочности пошел по
т-тысяче франков? — усмехнулся русский дипломат. — Недорого. Видно,
со скидкой за оптовую п-продажу.
Присутствующие принялись живо обсуждать
рассказ, высказывая самые противоположные мнения, а Рената Клебер
заинтересованно уставилась на мсье Гоша, который с довольным видом раскрыл свою
черную палку и, прихлебывая подостывший шоколад, зашелестел бумажками.
Любопытный экземпляр этот дедушка, ничего не скажешь. И что у него там за
секреты такие? Зачем локтем прикрылся?
Ренате давно не давал покоя этот вопрос. Пару
раз на правах будущей матери она даже пыталась заглянуть Гошу через плечо,
когда тот колдовал над своей ненаглядной папкой, но вредный усач довольно
бесцеремонно захлопывал досье у дамы перед носом, да еще пальцем грозил —
нельзя, мол.
Однако сегодня произошло нечто примечательное.
Когда мсье Гош, как обычно, раньше других поднялся из-за стола, из его
таинственной папки бесшумно выскользнул один листок и тихонько спланировал на
пол. Рантье этого не заметил, погруженный в какие-то невеселые думы, и вышел из
салона. Едва за ним закрылась дверь, как Рената проворно приподняла со стула
чуть погрузневшее в талии тело. Но не она одна оказалась такой наблюдательной.
Благовоспитанная мисс Стамп, вот ведь прыткая какая, подлетела к листку первой.
— Ах, господин Гош, кажется, что-то
уронил! — воскликнула она, резво подобрав бумажку и впиваясь в нее своими
острыми глазками. — Я догоню, отдам.
Но мадам Клебер уже ухватилась цепкими пальцами
за краешек и отпускать была не намерена.
— Что это? — спросила она. —
Газетная вырезка? Как интересно!
В следующую минуту вокруг обеих дам собрались
все присутствующие, лишь чурбан японец все гонял воздух своим веером да миссис
Труффо укоризненно взирала на столь вопиющее вторжение в privacy.
Вырезка выглядела так:
«ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЕКА»:
НОВЫЙ ПОВОРОТ?
Дьявольское убийство десяти человек,
произошедшее третьего дня на улице Гренель, продолжает будоражить умы парижан.
Доселе преобладали две версии: о враче-маньяке и о секте кровожадных
фанатиков-индусов, поклоняющихся богу Шиве. Однако нашей «Суар», ведущей
независимое расследование, удалось выяснить новое обстоятельство, которое,
возможно, придаст делу иной оборот. Оказывается, в последние недели покойного
лорда Литтлби по меньшей мере дважды видели в обществе международной
авантюристки Мари Санфон, хорошо известной полициям многих стран. Барон де М.,
близкий друг убитого, сообщил, что милорд был увлечен некоей дамой и вечером 15
марта, кажется, собирался отправиться в Спа на какое-то романтическое свидание.
Уж не с госпожой ли Санфон была назначена эта встреча, которой воспрепятствовал
приступ подагры, столь некстати приключившийся с бедным коллекционером?
Редакция не берет на себя смелость выдвигать собственную версию, однако считает
своим долгом обратить внимание комиссара Гоша на это примечательное
обстоятельство. Ждите наших новых сообщений на эту тему.
ЭПИДЕМИЯ ХОЛЕРЫ ИДЕТ НА УБЫЛЬ
