— Он испугался? — прошипела
Клебер-сан с неожиданным ожесточением. — Или, может, это вы испугались,
мсье азиат? Думаете, я не заметила, как вы просовывали из-за чужих спин вашу
желтую мордочку?
Никто и никогда еще так меня не оскорблял.
Хуже всего было то, что я не мог сделать вид, будто это вздорные слова
истеричной дуры, и отгородиться презрительной улыбкой. Клебер-сан уколола меня
в самое уязвимое место!
Ответить было нечего. Я жестоко страдал, а она
смотрела на меня с уничижительной гримасой на злом заплаканном личике. Если бы
можно было в этот момент провалиться в пресловутый христианский ад, я
непременно нажал бы рычаг люка. Хуже всего было то, что глаза застлало красной
пеленой исступления, а этого состояния я страшусь больше всего. Именно в
состоянии исступления самурай совершает деяния, губительные для кармы. Потом
всю жизнь приходится искупать вину за один-единственный миг утраты контроля над
собой. Можно натворить такое, что даже сэппуку будет недостаточно.
Я вышел из салона, испугавшись, что не
сдержусь и сделаю что-нибудь ужасное с беременной женщиной. Не знаю, смог ли бы
я совладать с собой, если бы подобное мне сказал мужчина.
Запершись у себя в каюте, достал мешок с
египетскими тыквами, купленными на порт-саидском базаре. Они маленькие,
размером с голову, и очень жесткие. Я закупил полсотни.
Чтобы смыть с глаз алую пелену, принялся
отрабатывать прямой удар ребром ладони. Из-за крайнего волнения удар получался
плохо: тыквы раскалывались не на две ровные половинки, а на семь или восемь
кусков.
Тяжело.
Часть вторая. Аден — Бомбей
Гинтаро Аоно
4-го месяца, 7-го дня
В Адене
Русский дипломат — человек глубокого, почти
японского ума. Фандорин-сан обладает неевропейской способностью видеть явление
во всей его полноте, не увязая в мелких деталях и технических подробностях.
Европейцы — непревзойденные эксперты во всем, что касается умения, они
превосходно знают как. Мы же, азиаты, обладаем мудростью, ибо понимаем, зачем.
Для волосатых процесс движения важнее конечной цели, а мы не сводим глаз с
мерцающей вдали путеводной звезды, и потому частенько не удосуживаемся как
следует оглядеться по сторонам. Вот почему белые сплошь и рядом оказываются
победителями в мелких стычках, а желтая раса сохраняет непоколебимое
спокойствие, отлично зная, что все это — мелочная суета, не заслуживающая
внимания. В главном, единственно существенном, победа все равно будет за нами.
Наш император решился на великий эксперимент:
совместить восточную мудрость с западным умом. Мы, японцы, смиренно постигаем
европейскую науку повседневных завоеваний, но в то же время не упускаем из виду
конечную цель человеческого существования — смерть и следующую за ней более
высокую форму бытия. Рыжеволосые слишком индивидуалистичны, драгоценное «я»
застит им глаза, искажает картину окружающего мира и не позволяет взглянуть на
проблему с разных углов зрения. Душа европейца прибита к его телу железными
гвоздями, ей не дано воспарить.
Если же Фандорин-сан способен на озарение, то
этим он обязан полуазиатской сути своей родины. Россия во многом похожа на
Японию: тот же Восток, тянущийся к Западу. Только, в отличие от нас, русские
забывают о звезде, на которую держит курс корабль, и слишком уж вертят шеей по
сторонам. Выпятить свое «я» или растворить его среди могучего «мы» — вот в чем
противоположность Европы и Азии. Мне кажется, что у России есть хороший шанс
свернуть с первого пути на второй.
Однако я чрезмерно расфилософствовался. Пора
перейти к Фандорину-сан и проявленной им ясности ума. Опишу произошедшее по
порядку.
Еще затемно «Левиафан» прибыл в Аден. Про этот
порт в моем путеводителе сказано: «Аденский порт, этот Гибралтар Востока,
служит для Англии соединительным звеном с Ост-Индией. Здесь пароходы запасаются
углем и пополняют запасы пресной воды. Значение Адена неимоверно возросло после
открытия Суэцкого канала. Сам город, впрочем, невелик. Здесь имеются обширные
портовые склады, верфи, несколько факторий, конторы, гостиницы. Город
отличается правильной постройкой. Сухость почвы компенсируется наличием 30
древних резервуаров для стекающей с гор дождевой воды. Население Адена
насчитывает 34000 человек, в основном индийцев-мусульман». Пока приходится
довольствоваться этим скупым описанием, поскольку трап не спущен и на берег
никого не выпускают. Причина якобы в санитарно-карантинной инспекции, однако
мы, вассалы виндзорского княжества, знаем, в чем истинный смысл суматохи:
матросы и береговая полиция прочесывают весь гигантский корабль, разыскивая
негров.
После завтрака мы остались в салоне, ожидая
результатов облавы. Именно тогда между полицейским комиссаром и русским
дипломатом состоялся важный разговор, при котором присутствовали все наши (вот
они для меня уже и «наши»).
Сначала говорили о смерти негра, потом беседа,
как обычно, переключилась на парижские убийства. Я участия в разговоре на эту
тему не принимал, но слушал очень внимательно, хотя на первых порах казалось,
что опять будут ловить зеленую обезьяну в зарослях бамбука и черную кошку в
темной комнате.
Стамп-сан сказала: «Итак, сплошные загадки.
Непонятно, как чернокожий проник на корабль, непонятно, зачем хотел убить мадам
Клебер. Совеем как на рю де Гренель. Снова мистика».
И тут Фандорин-сан вдруг говорит: «Никакой
мистики здесь нет. С негром, и в самом деле, пока не все ясно, а вот что
касается происшествия на улице де Гренепь, то картина, по-моему, более или
менее понятна».
Все уставились на него с недоумением, а
комиссар ехидно улыбнулся: «Правда? Ну-ка, ну-ка, любопытно будет послушать».
Фандорин-сан: «Думаю, дело было так. Вечером в
дверь особняка на рю де Гренель пришел некто…»
Комиссар (с фальшивым восхищением): «Браво!
Гениальная догадка!»
Кое-кто засмеялся, но большинство слушали с
неослабным вниманием, поскольку дипломат не из тех, кто попусту сотрясает
воздух.
Фандорин-сан (невозмутимо продолжая): «…
некто, чье появление не вызвало у прислуги ни малейших подозрений. Это был
медик, возможно, в белом халате и наверняка с докторским саквояжем. Нежданный
гость сказал, что все находящиеся в доме должны немедленно собраться в одном
помещении, потому что по распоряжению муниципалитета всем парижанам делается
профилактическая прививка».
Комиссар (начиная сердиться): «Что за
фантазии? Какая еще прививка? Почему слуги должны были верить первому
встречному проходимцу?»
