— А вот про негритенка послушайте. Тут и
летальный исход присутствует. Дело недавнее, позапрошлого года. — Сыщик
проглядел несколько скрепленных вместе листков, видимо, освежая историю в
памяти. Ухмыльнулся. — В некотором роде шедевр. В моей папочке много чего
есть, дамы и господа. — Он любовно похлопал короткопалой плебейской лапой
по черному коленкору. — Папаша Гош собирался в дорогу основательно, ни
одной бумажечки, которая могла бы пригодиться, не забыл. Конфуз, о котором я
вам сейчас, поведаю, до газет не дошел, у меня тут полицейская сводка. Значит,
так. В одном немецком княжестве, (в каком именно, не скажу, потому что материя
деликатная) ждали прибавления в августейшем семействе. Роды были трудными.
Принимал их лейб-медик, почтенный доктор Фогель. Наконец спальня огласилась
писком. Когда великая герцогиня, от страданий на несколько минут лишившаяся
чувств, открыла глаза и слабым голосом попросила: «Ах, герр профессор, покажите
мне моего малютку», доктор Фогель с крайне смущенным видом подал ее высочеству
очаровательного крикуна светло-кофейного цвета. Великая герцогиня снова
лишилась чувств, а доктор выглянул за дверь и опасливо поманил пальцем великого
герцога, что было вопиющим нарушением придворного этикета.
Видно было, что комиссару доставляет особое
удовольствие рассказывать эту историю чопорным виндзорцам. Вряд ли в
полицейской сводке содержались такие подробности — Гош явно фантазировал. Он
подсюсюкивал, говоря за герцогиню, а слова нарочно подбирал возвышенные —
видно, так ему казалось смешнее. Кларисса аристократкой себя не считала, но
все-таки морщилась, почитая за дурной тон глумление над высочайшими особами.
Насупил брови и сэр Реджинальд, баронет и отпрыск древнего рода. Но комиссару
такая реакция, кажется, только прибавляла вдохновения.
— Его высочество на лейб-медика не
обиделся, потому что момент был волнующий, и, обуреваемый отцовскими и
супружескими чувствами, бросился в спальню… Последовавшую за этим сцену вы
можете вообразить себе сами: и по-солдатски ругающегося венценосца, и великую
герцогиню, то рыдающую, то оправдывающуюся, то лишающуюся чувств, и орущего во
всю глотку негритенка, и замершего в благоговейном ужасе лейб-медика. В конце
концов его высочество взял себя в руки и решил следствие в отношении ее
высочества отложить на потом. Пока же требовалось замести следы. Но как?
Потихоньку спустить младенца в уборную? — Гош шутовски приложил ладонь к
губам. — Прошу прощения, сударыни, сорвалось. Избавиться от младенца было
нельзя — его рождения ждало все княжество. Да и грех как-никак. Советников
собирать — не дай бог проболтаются. Что делать? И тут доктор Фогель,
почтительнейше откашлявшись, предлагает спасение. Говорит, что у него есть одна
знакомая, фрейлейн фон Санфон, которая способна творить чудеса и может не то
что новорожденного белого младенца, но даже и птицу феникс с неба достать.
Держать язык за зубами фрейлейн умеет, денег за свою услугу, будучи девицей
благородной, конечно, не возьмет, но очень любит старинные драгоценности… В
общем, через пару часов в атласной колыбельке уже покоился славный малыш, белее
молочного поросенка и даже с белобрысыми волосенками, а бедного негритенка
вынесли из дворца в неизвестном направлении. Впрочем, ее высочеству сказали,
что невинное дитя будет увезено в южные широты и передано там на воспитание
хорошим людям. Итак, все устроилось наилучшим образом. Благодарный герцог
передал доктору для фрейлейн фон Санфон чудесную алмазную табакерку с вензелем,
а также благодарственную записку и устное пожелание раз и навсегда покинуть
пределы княжества. Что деликатная девица немедленно и исполнила. — Гош, не
сдержавшись, фыркнул. — Наутро, после скандала, длившегося всю ночь,
великий герцог наконец решил рассмотреть получше своего наследника. Брезгливо
вынул паренька из колыбельки, повертел и так и сяк — и вдруг увидел на розовой,
пардон, заднице родимое пятно в виде сердечка. Точно такое же имелось на
филейных частях у его высочества, а также у покойного фатера его высочества, у
гроссфатера и так далее до седьмого колена. В полном недоумении герцог послал
за лейб-медиком, однако выяснилось, что доктор Фогель накануне ночью отбыл в
неизвестном направлении, оставив жену и восьмерых детей. — Гош зашелся
хриплым смехом, закашлялся, замахал руками. Кто-то неуверенно прыснул, мадам
Клебер целомудренно прикрыла губы ладошкой.
— Наскоро организованное расследование
установило, что лейб-медик в последнее время вел себя странно и якобы даже
появлялся в игорных домах соседнего Бадена, причем в обществе некоей веселой
молодой особы, по описанию очень похожей на фрейлейн фон Санфон. — Сыщик
посерьезнел. — Доктора обнаружили два дня спустя в страсбургской
гостинице. Мертвым. Принял смертельную дозу лауданума, оставил записку: «Во
всем виноват я один». Явное самоубийство. Кто истинный виновник, было ясно, но
поди докажи. Что до табакерки — высочайший подарок, и записочка имеется. А
судебный процесс обошелся бы их высочествам себе дороже. Конечно, самое
загадочное — как удалось подменить новорожденого принца на негритенка и откуда
в краю голубоглазых блондинчиков вообще взялся шоколадный младенец. Правда, по
некоторым сведениям, незадолго до описанной истории у Мари Санфон состояла на
службе горничная-сенегалка…
— Скажите, к-комиссар, — сказал
Фандорин, когда стих хохот (смеялись четверо: лейтенант Ренье, доктор Труффо,
профессор Свитчайлд и мадам Клебер). — А что, Мари Санфон так хороша
собой? Способна вскружить голову любому мужчине?
— Да ничего особенного в ней нет. Всюду
написано, что внешности она самой заурядной, особые приметы отсутствуют. —
Гош нагло окинул Клариссу цепким взглядом. — Цвет волос, манеру поведения,
акцент, стиль одежды меняет с легкостью. Но, видно, есть в этой женщине что-то
особенное. Я по роду службы всякого навидался. Самые что ни на есть роковые
разбивательницы сердец редко бывают красавицами. На фотографии увидишь — взгляд
не задержится, а встретишь — так искорками по коже и защекочет. Мужчина ведь не
на прямой нос и длинные ресницы клюет, он особый запах чует.
— Фи, комиссар, — одернула пошляка
Кларисса. — Вы в обществе дам.
— Я в обществе подозреваемых, —
очень спокойно парировал Гош. — И вы — одна из них. Почем я знаю, нет ли
здесь, за столом, мадемуазель Санфон?
Он так и впился глазами в Клариссино лицо. Это
все больше и больше напоминало дурной сон. Стало тяжело дышать.
— Если я п-правильно сосчитал, этой особе
сейчас должно быть 29 лет?
Спокойный, даже вяловатый голос Фандорина
помог Клариссе взять себя в руки. Она встрепенулась и — не до женского
тщеславия — воскликнула:
— Нечего на меня так смотреть, господин
сыщик! Вы мне делаете явно незаслуженный комплимент. Я старше вашей
авантюристки… почти на десять лет! Да и остальные дамы вряд ли подходят на роль
мадемуазель Санфон. Госпожа Клебер слишком молода, а госпожа Труффо, как вам
известно, не говорит по-французски!
