Только Ксандрия могла оставаться спокойной. Никто не отваживался даже приблизиться к принцессе, хотя некоторые воины бросали ей вслед полные страсти взгляды. Природная красота и девственность делали Ксандрию объектом вожделения. Ее невинность была наградой, за которую любой придворный с радостью поборолся бы. Но все же при дворе не нашлось ни одного человека, равного ей по статусу. Несомненно, что многие, совокупляясь с женами, в сладострастном порыве представляли себе лицо принцессы, мечтая прикоснуться к ее великолепному телу.
Праздник был пышным, но в то же время отвратительным зрелищем, а сопряженные с ним растраты казались просто возмутительными, учитывая бедность простого народа. Но даже страдающие от голода крестьяне радовались праздникам, так как им бросали остатки еды, которые они могли забрать. И лишь солдаты, охранявшие замок, не могли пить вино и пиво. Чем больше была уверенность придворных в своей безопасности, тем веселее было празднество.
Не один придворный во время подобных застолий упал замертво, подавившись костью или перепив вина. Умереть от обжорства не считалось бесчестием, в особенности на таких праздниках. При дворе говорили, что смерть от пьянства или в постели с женщиной желанна, так как тогда умираешь счастливым.
Именно на это и делала ставку Ксандрия. Ее отец был человеком преклонного возраста, и мир уже более сорока лет страдал от его присутствия. На теле короля были шрамы от многих битв, и ему все чаще требовались пиявки и травяные настои, чтобы улучшить пищеварение. Если король умрет от обжорства, никто не станет видеть в этом покушение.
Найти его кружку в трапезной было несложно — Вульфгар практически не выпускал ее из рук. Знающие свое дело слуги подливали королю, прежде чем тот успевал допить до дна. Ксандрия прошла мимо вассалов и советников; некоторые из них уже спали на лавках, другие обнимали визжащих придворных дам, хватая их за грудь. Чья-то рука шлепнула принцессу по ягодицам. Если бы такое произошло днем, то виновник вряд ли избежал бы смертной казни, но здесь все можно было списать на банальную ошибку. Ксандрия сделала вид, что не заметила этого бесстыдства, и подошла к отцу, сжимая в руке бутылочку с ядом, который должен был послужить избавлением как для нее, так и для народа. Хотя она не пила, ее сердце выскакивало из груди, кровь стучала в висках, а щеки раскраснелись, насколько это было возможно для ее нежной белой кожи.
Она обнаружила Вульфгара ласкающим ягодицы придворной дамы, которая покорно стояла рядом с королем, запустившим руку ей под юбку. Ксандрия, до сих пор ощущавшая на себе прикосновение незнакомого мужчины, скривилась, с отвращением наблюдая эту вульгарную картину. У короля хватило приличия, чтобы при виде дочери отпустить женщину.
— Смотрите, кто к нам пришел! С каких это пор ты стала посещать праздники?
В его голосе звучало презрение и пьяная насмешка, но Ксандрия не обратила на это внимания.
— Для праздников будет еще много времени, — приветливо сказала она, искренне веря в это. — Я думаю, что сегодня и для меня найдется причина поднять кубок.
Хорошее настроение дочери насторожило Вульфгара, так как ей это было несвойственно. Он выпил вино, осушив кубок, и протянул руку, чтобы слуга налил ему еще. Ксандрия перехватила кубок, словно не хотела никому позволить встать между ней и отцом, и сама налила Вульфгару. Левой рукой, которой она придерживала кубок, принцесса вылила яд из бутылочки, и тот перемешался с красным вином.
Ксандрия вернула отцу кубок и незаметно спрятала почти пустую бутылочку за пояс.
На нее внезапно снизошла тишина. Конечно, никто не замолчал, и немного фальшивящие к этому моменту музыканты не прекратили играть и петь. Но принцесса всего этого не слышала. Весь зал стал для нее беззвучным, а люди превратились в бесформенную массу тел. Остались только Ксандрия — и кубок.
Она ждала.
Король что-то сказал дочери, но она была так напряжена, что не смогла ответить ему.
Кто-то нечаянно толкнул Вульфгара. Сердце Ксандрии замерло. Вино выплеснулось из кубка. Совсем немного. Недостаточно, чтобы ослабить действие яда. Ведь так?
Король выпил.
Один глоток, два.
Затем он рыгнул.
У Ксандрии было такое ощущение, что сейчас она потеряет сознание. Вульфгар снова что-то сказал. Заметив, что дочь не реагирует, он толкнул ее кулаком в плечо.
— Эй!
Принцесса вышла из охватившего ее странного транса и пару раз моргнула, приходя в себя.
— Извините, отец.
Вульфгар недоверчиво посмотрел на нее.
— Что-то с тобой не так.
Затем он снова выпил.
Сигурд поставил кружку на стол. Он осушил уже три таких кружки, но хозяин, не прерывая своего рассказа, снова подлил ему пива.
— Ну вот, и мы думали, что когда король Гунтер вернется со свадьбы своей сестры с Этцелем, то снова настанет мир и покой. Что ж, не сложилось. Еще год мы тут сами как-то выпутывались, а потом римляне прислали наместника, который стал править осиротевшим двором.
Как хорошо, что им удалось разговорить трактирщика. За этот вечер Сигурд узнал многое, что происходило когда-то при дворе. Люди действительно уважали его отца намного больше, чем самого короля Гунтера. Благодаря победе над драконом Зигфрид стал народным героем и легендой, и в день его смерти в столице Бургундии до сих пор варили особо крепкое пиво, которое называли «пиво Зигфрида».
— Ну, судя по всему, вам и при римлянах неплохо живется, — осторожно заметил Нацрей, чувствуя нарастающее раздражение трактирщика.
— Римскому отродью не завоевать бургундского сердца! — пылко произнес хозяин таверны. — Наследником трона должен был стать принц Гернот, но он сбежал в Исландию. Впрочем, что тут удивительного? Он всегда был мягкотелым трусом, который боялся взять в руки меч.
Это обвинение взбесило Сигурда, и он спьяну даже хотел избить трактирщика, но Нацрей его удержал.
— Если я не ошибаюсь, то после отъезда Гернота на север бургунды не вели войн. Гернот, я думаю, проявил дальновидность, которой не обладали его предки, — сказал араб.
— Да ну! — отмахнулся трактирщик. — Смерть гналась за ним и настигла его не в Бургундии, а в Исландии. Мне жаль только Эльзу. Дочь благородного Хагена заслужила лучшую судьбу, и ее тело должно было бы покоиться в Бургундии.
— Как вы можете называть Хагена благородным? — возмутился Сигурд. — На пути к смерти его сопровождали предательство и подлое убийство. Ведь на совести королевского советника смерть вашего героя Зигфрида!
Трактирщик удивился столь резкой реакции юноши, но не дал сбить себя с толку.
— Хаген, поверьте мне, был человеком чести. Он делал все во имя процветания Бургундии и королевской династии. Человек, который может сказать о себе то же самое, должен собой гордиться!
У Сигурда стучало в висках. Он пытался понять столь чудовищные для него слова. Перед ним сидел честный человек и хвалил гнусного убийцу его отца! Как такое возможно? Неужели воспоминания позолотили историю жизни одноглазого коршуна при бургундском дворе? Или же его жестокий поступок казался не таким уж и подлым, если посмотреть на него с другой стороны? Может, мотивом убийства была не подлость, а политический расчет?
