Сперва Один хотел наказать Брюнгильду, однако нибелунги отговорили его: если валькирия так любила Зигфрида, то для нее будет намного тяжелее смотреть, как Зигфрид умирает. К тому же Один не мог убить Брюнгильду еще раз, а вот у Зигфрида было столько счастья, что его уничтожение доставит массу удовольствия и радости. Отец богов, рассердившись на свою валькирию, дал нибелунгам уговорить себя. Зигфрид выкует Нотунг. И хотя меч ему понадобится, он не принесет ему счастья. Он позволит принцу только спасти собственную жизнь, чтобы увидеть, как окрасится в черный цвет горизонт его судьбы и как на землю падет кровавый дождь.
Никто не мог противиться Одину.
А тех, кто выполнит его волю и осуществит предстоящее наказание, отец богов нашел тут же, в Утгарде.
Брюнгильда сдержала слово. Хотя Зигфрид и налегал на весла, а ветер надувал парус, кораблик плыл сам по себе, направляясь прямо в Баллову. Суденышко спокойно скользило по водам Рейна в сторону севера, продолжая двигаться и ночью, когда принц засыпал, думая о своей стране и королеве.
Русло великой реки расходилось на многочисленные притоки, словно ветки огромного дерева, и кораблик безошибочно плыл вперед, пока наконец река не впала в северное море, где Зигфрида ждали широкие воды. На берегу в устье реки Зигфрид с изумлением обнаружил волка, которого он не видел уже несколько недель, хотя постоянно чувствовал его присутствие.
— Эй! — радостно воскликнул Зигфрид, но волк смотрел на него с бесстрастным выражением в глазах. — Я был бы не против, если бы ты поплыл вместе со мной, но говорят, что вы, волки, избегаете воды.
Взвыв, волк убежал прочь.
Зигфрид не сомневался, что найдет остров кузнеца и выкует Нотунг. В конце концов, такова была его судьба, и даже боги не могли противиться Норне, богине судьбы. Он уже предчувствовал радость от того, что с помощью меча предков завладеет своим наследством.
Берег вскоре скрылся из виду, и кораблик продолжил скользить по спокойной поверхности моря. Зигфрид не мог им управлять, так как не знал, где находится Баллова, а потому просто доверился воле богов. Он ел свои припасы и читал книги, которые получил от Нацрея и Фелониуса.
Время от времени на пути принца появлялись острова, в точках на горизонте он узнавал корабли, в основном торговые, но иногда и корабли храбрецов, отправившихся на поиски приключений. Однажды он увидел землю, которая показалась ему знакомой. Зигфрид подумал, что это Исландия, и на сердце у него стало тяжело — ему неудержимо хотелось остановиться там, чтобы обнять своих старых друзей. Но кораблик не позволял ему свернуть с пути, и принц попытался утешить себя мыслями о том, что он, скорее всего, ошибся и что это вовсе не Исландия.
В какой-то момент горизонт опустел и в небе уже не было видно птиц. Когда же Зигфрид глядел в воду, то не видел там ни одной рыбы. Он решил, что уже приблизился к краю мира, к месту, где нельзя повстречать людей, ведь здесь жили те, кто когда-то создал этот мир. Иногда принц слышал какой-то гул в воздухе, словно где-то гремел гром, но не раскатистый, а монотонный. Зигфрид мог лишь предполагать, что это шум водопадов, обрушивающих свои воды в Утгард. В такие моменты он надеялся, что его кораблик действительно знает путь к Баллове. Сейчас он злился, оттого что не мог сам определять маршрут своего путешествия. А ведь он гордился тем, что всегда самостоятельно принимал решения. Кто мог приказать ему идти туда, куда он не хотел идти? Но вот теперь, находясь на крошечном корабле, он был пленником в открытом море, заложником каких-то сил и не знал их цели.
Вскоре Зигфрид заметил, что грань между днем и ночью исчезла. Утром не становилось светлее, а по вечерам скудный свет не поглощался мраком. Это разделение стиралось постепенно, до тех пор пока он не стал двигаться в сумерках. Зигфрид утратил всякое ощущение времени, и счет дням мог вести только благодаря завтракам, обедам и ужинам. Он думал о том, насколько огромен мировой диск, раз ему приходится плыть так долго и не падать с края мира.
Но что, если боги водят его кораблик кругами для собственного развлечения? Он мог плавать здесь, пока у него не закончится провиант, а затем сойти с ума и умереть от голода, так что его тело станет разлагаться на пропитавшейся влагой древесине.
Что за чушь! Принц попытался отогнать от себя мрачные мысли, напоминавшие ему о бегстве из Исландии. Тогда тоже все было ужасно, но боги не оставили его в беде. Его ноги все больше слабели от долгого сидения на месте, и поэтому он время от времени заставлял себя потягиваться и ходить от носа до кормы, чтобы размять мышцы.
В какой-то момент появился туман. Он не мешал видеть, а ложился на воду плоским ковром, поднимаясь над уровнем воды всего лишь на ширину ладони, и Зигфрид мог размешивать этот туман веслом, словно теплый суп.
Воздух стал холодным. Тут было холоднее, чем в Исландии зимой, холоднее, чем в могиле изо льда. Так холодно, что Зигфрид решил, что умирает. Юноша подтянул под себя ноги, обвил их руками и, сунув голову между колен, накрылся всеми покрывалами и мехами, которые он взял с собой. Этому его научил Эолинд. На холод нужно было выставлять как можно меньшую поверхность тела, иначе он высасывал жизнь.
Зигфрид попытался призвать Брюнгильду, богов, дух своего отца. Ответа не было, и каждое произнесенное слово заставляло его рот наполняться холодным воздухом, так что он вскоре отказался от этого. Вскоре он впал в дрему, думая о Ксандрии, ведь только эта мысль грела его теперь. Он держался на грани между сном и явью, словно подчиняясь вечным сумеркам. В паузах между дремотой принц усилием воли сбрасывал с себя оцепенение, но даже не мог сказать, сколько времени он пробыл в полусонном состоянии и что его разбудило.
Внезапно послышался странный звук, как будто застонал кто-то из титанов, и онемевшее тело Зигфрида вздрогнуло. Он заставил себя открыть глаза и посмотреть сквозь щель, которую он оставил в защитном покрове мехов. Перед корабликом… было темно. Принц не мог бы описать это более точно, но все же это были не те светло-серые сумерки, которые окружали его в последние дни. Или недели?
Зигфрид выбрался из груды мехов и понял, что холод отступил. Конечно, ветер по-прежнему был холодным, но от него, во всяком случае, не дубела кожа. Пытаясь встать, Зигфрид дважды упал. У него болели ноги, а колени не хотели разгибаться. Наконец, покачиваясь из стороны в сторону, он все же встал на ноги и, сняв с лица корку льда, попытался рассмотреть место, в котором оказался.
Земля!
Нос лодки уткнулся в землю.
Тут не было ни травы, ни песка, ни гальки. Только скалы. Серые мрачные скалы, немного напоминавшие побережье Исландии.
Зигфрид взял кожаный сверток с Нотунгом и сошел на берег. Твердая почва под ногами, крепкая и надежная, вызывала приятные ощущения. Не было никаких сомнений в том, где он находился.
— Баллова, — прошептал Зигфрид.
Брюнгильда сдержала слово.
Едва став королевой, Ксандрия почувствовала, как ей трудно справляться с повседневными обязанностями. И не потому, что ей не хватало душевного порыва или времени — нет, просто она так тосковала по Зигфриду, что никакие другие мысли не занимали ее. Как правительнице, Ксандрии нужно было уделять все свое внимание государству, поскольку радость по поводу окончания войны уже прошла, а хранившиеся в замке припасы давно были съедены. К ксантенцам возвращалась повседневность, и эта обычная жизнь, как всегда, была наполнена проблемами, связанными с бедностью и болезнями. Конечно, большинство наемников приняли предложение осесть здесь, но переданные им хутора находились в плачевном состоянии, а время сева для осеннего сбора урожая, к сожалению, было упущено. Уже сейчас стало ясно, что зима будет тяжелой, а на лето рассчитывать не приходилось.
