Книга Мародеры, страница 17. Автор книги Леонид Влодавец

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мародеры»

Cтраница 17

Поняв, что все опубликованные источники исчерпаны, Никита отправился в архивы. В Военном архиве, где хранились документы гражданской войны, он нашел только несколько весьма скупых донесений в штаб Южного фронта, отправленных губревкомом, и приказ о выделении в распоряжение губревкома кавалерийского и стрелкового полков для участия в подавлении мятежа. Там он, в частности, впервые увидел подпись Михаила Ермолаева. Во всех прочих архивах, как ни странно, даже в бывшем Центральном партийном, никакого более подробного отчета или описания мятежа, чем в брошюре 1929 г. и губернских газетах августа-сентября 1919 года, Никита не обнаружил. Может быть, что-то интересное было в Чеховском архиве ФСБ, но туда Никита решил сходить под самый финиш.

Потому что подумал, будто значительно проще будет отыскать сведения о мятеже в областном архиве. И написал туда запрос. Ответ был самый разочаровывающий. Ему ответили, что фонды губернского ревкома за 1918-1920 гг. и губернского исполкома за 1917-1941 гг. сгорели в августе 1941 года при бомбардировке города немецко-фашистской авиацией. Еще хуже получилось с областным партийным архивом.

Он при эвакуации застрял на какой-то станции, а потом туда прорвались немецкие танки. Один вагон с документами сопровождающие архив чекисты успели сжечь, а остальные два или три угодили к немцам. Судьба этих документов и по ею пору оставалась неизвестной. То ли они погибли во время боевых действий на территории Германии, то ли были хорошо упрятаны на территории ФРГ, то ли уперты под шумок заокеанскими союзничками. Во всяком случае, по ходу всех переговоров об обмене культурными ценностями насчет исчезнувшего облпартархива речи не велось, это Никите сообщили сведущие люди, вхожие аж в самые верхи Федеральной архивной службы. Правда, люди эти были не Бог весть кто, но Никита им верил.

В общем. Ветров понял, что может сказать свое, пусть и не шибко громкое, слово в науке, ввести в научный оборот такой солидный источник, как дневник капитана Евстратова. Написать курсовую работу, потом статью, дипломную, а там, глядишь, кандидатскую… Конечно, цена этой кандидатской, по нынешним временам, была ломаный грош или несколько меньше.

Но ему очень хотелось, чтоб его статья под названием «Дневник капитана А.А. Евстратова как источник по истории крестьянского восстания…» вошла в историографию, стала предметом цитирования и т.д.

Но для этого надо было придать дневнику легальный статус.

Он долго ломал голову над тем, как «отмыть» свою находку, и даже несколько раз склонялся к тому, чтоб явиться с повинной к директору архива и покаяться.

Он ведь был, строго говоря, документом, похищенным из государственного архива. Конечно, уличить Никиту в том, что он похитил дневник Евстратова, мог бы только тот человек, который в свое время — а это почти наверняка было очень давно! — вложил его в дело сенопрессовальни. Или тот, кто его там когда-либо видел уже после этого. Вероятность, что тот, кто положил дневник в дело, пришпилив его булавкой, заржавевшей за долгие годы, жив и пребывает в здравой памяти, была ничтожна. А вероятность того, что кто-нибудь из сотрудников архива, обратив внимание на это постороннее вложение, не доложил об этом и не аннотировал бы дневник, была еще меньше. Последний человек просматривал дело в 1938 году, составляя на него карточную опись. В этот, мягко говоря, довольно сложный для советского архивного дела период большая часть архивистов царского времени либо вышла в тираж по старости, либо была выведена в расход по суровым законам «обострения классовой борьбы». На их места пришли бодрые старушки и энергичные комсомольцы с 2-4 классами образования, а также бравые сержанты и лейтенанты госбезопасности, ибо Главное архивное управление угодило под стальное крыло НКВД СССР. А там в это время руководил такой сложный и неоднозначный человек, как Лаврентий Палыч Берия. Нормы на описание дел были высокие, а превратиться в саботажника никому не хотелось. Вот свежеиспеченные, малограмотные архивисты и просматривали дела побыстрее, и писали на карточках очень простые заголовки типа: «Разная переписка», то есть фиг знает о чем. И ежели листы в деле были уже пронумерованы и прошиты, то пересчитывать их они не рвались. Тем более в таких ничем не интересных фондах, как эти самые сенопрессовальни или гурты скота.

Теперь, когда Никита уже не работал в архиве, незаметно вернуть дневник на место было невозможно. Во-первых, потому, что непосредственно в архивохранилище его бы не пустили. А во-вторых, даже если б ему удалось туда пройти, хотя бы под предлогом посещения старых друзей, и все-таки спрятать дневник в какое-то дело (даже не обязательно «родное»), то все его «права первооткрывателя» тут же утрачивались. Ибо после этого у него был один-единственный легальный путь увидеть этот дневник: получить разрешение на работу в читальном зале архива, а потом заказать дело в качестве исследователя. Но ему было хорошо известно, что перед выдачей дела в читальный зал его обязательно просматривают.

Соответственно, дневник при этом скорее всего обнаружат. Даже если и не заподозрят ничего, то могут заактировать, сформировать из него отдельное дело и передать в другой архив, где его тут же «оседлает» какой-нибудь любитель истории гражданской войны.

Нет, Никите этот дневничок был слишком дорог.

Но Никите было стыдно.

Решение пришло совершенно случайно.

Примерно за месяц до своего приезда в этот город Ветров случайно встретился в курилке бывшей Ленинской библиотеки с одним старичком, работником Музея Вооруженных Сил. Закуривая, ветеран представился полковником в отставке Масловым Иваном Алексеевичем и заметил: «Я вижу, вы гражданской войной интересуетесь?» Помаленьку разговорились, и Никита упомянул, что собирает материал о крестьянском восстании в такой-то губернии и о Михаиле Ермолаеве, который это восстание подавил.

Старичок наморщил лоб, что-то вспоминая, а потом просиял и сказал, что когда-то, еще лет сорок назад, в период подготовки к 40-летию Великого Октября, будучи относительно молодым подполковником, побывал на предприятии, которое шефствовало над их воинской частью. А располагалось это самое предприятие в том самом областном центре, где в 1919 году размещался губревком, возглавляемый Михаилом Ермолаевым. Дирекция этого режимного машиностроительного завода тепло встретила воинов Советской Армии и представила гостям передовика-ударника, токаря 7-го разряда, кавалера ордена Трудового Красного Знамени, трех боевых орденов и пяти медалей, старшего сержанта запаса Ермолаева Василия Михайловича — сына героя гражданской войны Михаила Петровича Ермолаева. Потом, после торжественной части, естественно, состоялся совместный банкет, а подполковник оказался за одним столом с передовиком производства. Оба оказались примерно одного возраста, фронтовиками, воевавшими в одной и той же армии, а к тому же еще и страстными рыболовами. В результате они быстро нашли общий язык. А потом обменялись адресами и довольно долго переписывались, причем пару раз Маслов приезжал к Ермолаеву в отпуск, и они вместе удили рыбку. При этом они, конечно, частенько выпивали под ушицу и много раз беседовали о делах давно минувших дней, в том числе и об отце Ермолаева. Иван Алексеевич застал в живых и мать Василия, вдову Михаила Петровича, Антониду Васильевну, и старшую сестру Марфу Михайловну. Братья в войну погибли на фронте. Во время этих визитов Ермолаев, случалось, доставал с полки старинные альбомы, показывал всякие семейные реликвии, письма и другие бумаги отца, которые бережно хранила Антонида Васильевна.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация